Ганс Гольбейн

Послы (1533), Национальная галерея, Лондон

    Этот двойной портрет кисти Гольбейна является выдающимся шедевром эпохи Возрождения. Слева на портрете изображен Жан де Дентевиль, французский посол при дворе Генриха VIII, справа стоит его друг, Жорж де Сельв, епископ Лавуа, посетивший Лондон в апреле 1533 года. По некоторым сведениям, именно Сельв посоветовал своему товарищу заказать портрет Гольбейну, недавно вернувшемуся в Англию и искавшему новых покровителей.
    Герои полотна, глядящие прямо на зрителя, изображены в окружении множества астрономических и навигационных приборов, которые, в сочетании с вещами, лежащими на нижней полке этажерки (книги, музыкальные инструменты, глобус), призваны подчеркнуть образ жизни и сферу умственных интересов этих людей.
    С множеством деталей картины, выписанных художником предельно реалистически, контрастно сопоставлен странный предмет, размещенный на переднем плане полотна. Он формирует символический ряд этого произведения, оказываясь - по детальном рассмотрении - искаженным в перспективе человеческим черепом.

    Год создания этого шедевра - 1533-й - это веха в творческой судьбе Гольбейна. Годом раньше окончательно перебравшись в Англию и обнаружив там многих своих прежних друзей и покровителей в довольно плачевном положении (в опале, в тюрьме и т. п.), художник был вынужден искать новых заказчиков. К 1533 году он успешно решил эту задачу, став модным живописцем в "обновленном" кругу высокопоставленных особ, - "Послы" являются одним из свидетельств этого.
    Эта картина интересна не только фигурами послов, но и натюрмортом, занимающим центральную часть картины. Можно даже сказать, что этот натюрморт играет "центральную" роль в композиции, связывая двух разведенных по бокам полотна мужчин и одновременно оттеняя индивидуальность каждого из них. Композиционное разнообразие достигается за счет тонких различий в позе стоящих, их одежде и манере держаться. Чудовищно искаженный череп, помещенный на передний план, делает композицию треугольной и более динамичной, причем динамика подчеркивается геометрическими узорами ковра.
    Об этом черепе в XX веке написано немало - собственно, именно он и сделал шедевр Гольбейна столь популярным в новейшее время. Противопоставление ясности научного знания, устойчивости комфортного бытия, единственной реальности видимого нами мира и одновременно нависающей над всем этим смерти, обессмысливающей существование человека, оказалось необыкновенно близко мироощущению человека XX века. Гольбейн дал в своей работе образ двойного зрения - при "прямом" взгляде человека, с головой погрузившегося в рутину бытовой жизни и не желающего иметь дело с трагической метафизикой земного бытия, смерть представляется иллюзорным пятном, на которое не стоит обращать внимания,- но при "особом" (подразумевается - правильном, глубоком) взгляде все меняется с точностью до наоборот - смерть превращается в единственную реальность, а привычная жизнь на глазах искажается, приобретая характер фантома, иллюзии.
    Такой подход к шедевру Гольбейна делает картину пронзительной аллегорией "суеты сует". Об этом в свое время писал символист Ю. Балтрушайтис, об этом немало рассуждали постмодернисты конца XX века.

    Предметы, являющиеся своеобразным фоном многих портретов Гольбейна, часто выбираются им с целью максимально полно охарактеризовать изображенного человека или, в другом варианте, задать сложную символическую музыку произведения. Но, пожалуй, ни в одной работе эти предметы не сгущаются так "концентрированно", как это происходит в представленном шедевре. Обилие разнообразных вещей говорит о широте интересов стоящих перед нами людей - даны очевидные указания на музыку, математику, геометрию, астрономию, есть, помимо этого, и знаки не столь очевидные. На нижней полке этажерки мы видим глобус, учебник математики, лютню, футляр с флейтами и сборник лютеранских гимнов, раскрытый на псалме "Спаси, Господи, души наши".
    Лютня здесь выступает не только музыкальным инструментом, но и - если не забывать того, что ее струны традиционно символизировали смерть, - вполне определенным символом, перекликающимся с искаженным черепом, написанным на переднем плане. Эта связь упрочивается и перекличкой в "технической" сфере - и то, и другое призвано показать великолепное знание законов перспективы, которым отличался Гольбейн. Если изображение в правильной перспективе лютни - с ее сложной формой и изогнутым под прямым углом грифом - представляет собой сложнейшую техническую задачу, то изображение в искаженной перспективе черепа - задача ничуть не проще.