Кипренский

Первый романтик

Кипренский на фоне современной ему русской живописи смотрится несомненным новатором. Романтическое мироощущение, характерное для его творчества, заставляло художника искать новые приемы самовыражения.

     Конец XVIII века, когда студент петербургской Академии художеств Орест Кипренский пытался найти собственную дорогу в искусстве, отличался большим смятением умов. Молодые писатели, художники, музыканты сводили счеты с "проклятым прошлым", протестуя против закостеневшей системы классицизма, которая, на их взгляд, совершенно не отвечала задачам современной культуры. Этим и было продиктовано тогдашнее техническое экспериментаторство. Ведь художественная техника никогда не бывает самодостаточной, она - "ведома" и призвана обслуживать новые идеи, требующие новых форм выражения. Мастера, понимающие это, обыкновенно добиваются немалых успехов, не понимающие - создают заведомо мертворожденные вещи.

     Вряд ли молодой Кипренский мог уяснить это в точных формулировках, но это и не нужно крупным художникам, их ведет судьба, художественный гений. Хотя в пытливом уме ему не откажешь, уже в юном возрасте он был неутомимым книгочеем и любомудром. Чего стоит его альбом-дневник, в котором быстрые зарисовки перемежаются с размышлениями и выписками - порой весьма нетривиальными.

     Академические годы Кипренского - это период накопления энергии для рывка, совершенного им в первое десятилетие нового века. Зачисленный в класс исторической живописи, он волей-неволей должен был заниматься историческими сюжетами - причем реализовывать их именно в академической стилистике, для которой правильное построение композиции и изображение идей в виде довольно абстрактных персонажей было важнее правды человеческого лица или непосредственного порыва души в горние выси. Но и заключенный в "тюрьму" незыблемых правил, молодой живописец явным образом пытался "раскачать" их, даровать себе хоть какую-ту степень свободы и независимости - дошедшие до нас его работы академического периода убеждают в этом. Что-то в них не так - нет ясно-гармоничного восприятия жизни, превратившегося в классицизме в избитый стереотип, нет очищения через трагедию. Неудовлетворенность художника прорывается в каком-то странном искажении торжественности, беспокойстве, повышенной эмоциональности, вихрящемся движении.

     Вопрос: почему исторический живописец Кипренский, едва оказавшись на свободе, вне присмотра академических учителей, тут же оставил превозносимую седыми академиками и внимающей им почтенной публикой историческую живопись, предпочтя ей низкий жанр портрета? Естественный ответ: захотел материального благополучия, погнался за большими деньгами. Этот ответ будет неправильным. Потому что среди первого десятка портретов, созданных Кипренским к 1807 году, не было ни одного написанного на заказ, - их он писал с родственников и добрых знакомых. В действительности жанр портрета предоставлял художнику возможность по-новому взглянуть на человека, выразить новые идеи, витавшие в воздухе. В этом смысле "железобетонный" жанр исторической картины был малоперспективен.

     Говоря об этом, мы вновь должны вспомнить то время, когда Кипренский обратился к жанру портрета. Это было "дней Александровых прекрасное начало" - с его наивными надеждами, "томленьем упованья", растущим патриотизмом, любовью к наукам и художествам, культом дружбы. Эпоха екатерининских "орлов" с ее жесткой иерархией государственных, социальных и личных ценностей ушла в прошлое; на русскую сцену вышел новый человек - воспитанный на новейшей французской и русской литературе, эмоционально тонкий, мечтающий о свободе и устроении жизни на разумных началах, не чуждый внутреннего "пылания" и романтической позы, влюбленный в собственную страну, богатейшая история которой только-только стала ему открываться. И его лицу нужно было найти адекватное выражение в искусстве. Не его "идее", не тому, каким он должен быть по разумению все за него придумавших мудрецов, а именно реальному лицу. Вот истоки того расцвета, который пережил жанр портрета в русском искусстве начала XVIII века. И главным деятелем тут выступал Кипренский.

     Согласимся - такое "социальное" объяснение приверженности художника к этому жанру отдает недолюбливаемым нами по известным причинам "истматом", но все дело в том, что исторический марксизм, воспринятый спокойно и серьезно, оказывается во многом правым. Хотя в случае Кипренского, разумеется, абсолютно всего не объяснит. Но вполне прозрачно объяснит особенности его тогдашней техники - насыщенную цветовую гамму, эффекты светотени, говорящий романтический фон картин, попытки в характерной мимике и наборе поз выразить живую душу человека.

     Кипренскому было у кого учиться в прошлом. Известно, что он копировал Ван Дейка; известно, что увлекался Рембрандтом и Рубенсом. Знаменитый "Портрет А. К. Швальбе" (1804) с головой выдает эти влияния. Этот портрет автор особенно любил на протяжении всей жизни и постоянно выставлял его. С итальянскими его показами 1830-х годов связана полуанекдотическая история. Так, представив эту картину на неаполитанскую выставку 1830 года, Кипренский с удивлением услышал от местных "знатоков", что он выдает за свое произведение работу Рубенса. История повторилась через два года в Риме - правда, в качестве автора картины теперь назывался Рембрандт. Кипренскому стоило немалых трудов убедить устроителей выставок в том, что писал этот портрет именно он.

     Попав в Италию, Кипренский увлекся творчеством Рафаэля и мастеров круга Леонардо да Винчи, что заметно по некоторым деталям его новых работ. В этом смысле ему были близки дерзания Братства назарейцев, с ведущим художником которого Ф. Овербеком он немало общался. Известна фраза Кипренского: "При виде творений гениев рождается смелость, которая в одно мгновение заменяет несколько лет опытности".

     На исходе 1820-х годов его манера стала меняться, мастером завладела новая генеральная идея. Кипренский "хотел, - сообщает современник, - в наивозможно тщательной отделке найти новое средство для полного выражения жизни в своих произведениях. Кажется, он предполагал, что эту отделку можно довести до того совершенства, которое совершенно скроет следы движения кисти, сольет краски в неуловимые переходы оттенков цветов и произведет в картине тот же самый нерукотворный вид, какие имеют предметы в природе". Надо сказать, что пути исполнения этой задачи не всегда приводили к успеху - в картинах Кипренского появилась определенная "зализанность" и именно та "искусственность", от которой он стремился избавиться.

     Художник не уставал экспериментировать. Так, для "Анакреоновой гробницы" краски и грунт он готовил самостоятельно. И, кажется, ошибся, потому что картина очень скоро погибла - красочный слой стал отваливаться от холста. А жаль - судя по описанию этой картины, Кипренский в ней выступал чуть ли не предтечей Врубеля.

     Если брать творчество Кипренского в целом, то нельзя не отметить некоей "непоследовательности" художника. Она сказалась хотя бы в том, что он, гениальный портретист, так всю жизнь и считал себя историческим живописцем, одну за другой замысливая исторические картины и практически ничего не исполняя. Особенно обострились эти поиски в конце жизни, который вообще отличается у него какой-то растерянностью. Быть может, Кипренскому не давала покоя слава К. Брюллова, прогремевшего по всей Европе своей "Помпеей". Во всяком случае, последнюю историческую аллегорию, связанную с Петром и, конечно же, не написанную, он задумал уже в 1830-е годы.

Биография

К списку работ