Искусство

История искусства

Валентин Серов



Серов. Девочка с персиками


Девочка с персиками (1887), Государственная Третьяковская галерея, Москва



    Весну 1887 года Серов провел в Италии. Это было незабываемое для него время - по собственному признанию художника, "самое счастливое в жизни". Такой тоски по работе он больше никогда не испытывал. Вернувшись в Россию, он тут же уехал в Абрамцево, где и создал свой шедевр, написав 12-летнюю дочь Саввы Мамонтова - Веру. Очаровательную Верушу писали многие завсегдатаи Абрамцева - Репин, Васнецов, Врубель, - но мы ее, по большей части, знаем в образе, запечатленном Серовым. И неслучайно. Совсем молодой тогда Серов (ему шел лишь двадцать третий год) в своем портрете, написанном словно на одном дыхании, пропел гимн молодости, чистоте, непосредственности, радости жизни. Художник работал как "в угаре", чувствуя, что у него все получается и что "итальянский" восторг длится в его душе. Первоначально работа называлась просто - "Портрет Веры Мамонтовой". Свое же "классическое" имя она получила на VIII периодической выставке (Москва, декабрь 1888 года), где была впервые показана. И. Грабарь, увидев картину, восхищенно воскликнул: "Девочка с персиками!" Это название, в конце концов, принял и сам автор.

    Много лет спустя после создания этого шедевра Серов прокомментировал свой замысел: "Все, чего я добивался, - говорил он, - это - свежести, той особенной свежести, которую всегда чувствуешь в натуре и не видишь в картинах. Писал я больше месяца и измучил ее, бедную, до смерти, уж очень хотелось сохранить свежесть живописи при полной законченности - вот как у старых мастеров. Думал о Репине, о Чистякове, о стариках - поездка в Италию очень тогда сказалась, - но больше всего думал об этой свежести. Раньше о ней не приходилось так упорно думать".
    Образ вышел необыкновенно живым, "звонким", впечатляющим. После "Девочки с персиками" о Серове заговорили, проча ему блестящую художественную будущность. И он вполне оправдал эти ожидания, но оправдал уже на совершенно иных путях, в совершенно иной стилистике, с обращением к совершенно иным темам. А об этой картине (да еще о "Девушке, освещенной солнцем") всегда вспоминал ностальгически, кажется, сильно сожалея о том, что "пророчества", заложенные в ней, не сбылись.
    Существует тонкий "пересказ" этой работы, сделанный известным искусствоведом М. Алпатовым. Воспроизводим его: "Она лишь на минуту уселась за столом, искоса поглядывая на нас своими карими глазами, в которых притаился огонек. У нее чуть раздуваются ноздри, точно она не может отдышаться от быстрого бега. Ее губы серьезно сжаты, но в них столько беззаботного и счастливого лукавства! Такой ее знают все, такой она стала всеобщей любимицей. Родных ее сестер можно найти в русской литературе у Пушкина, у Тургенева, у Чехова, особенно у Толстого".

    Бывают создания человеческого духа, перерастающие во много раз намерения их творцов. К таким созданиям надо отнести и этот удивительный серовский портрет. Из этюда "девочки в розовом", или "девочки за столом", он вырос в одно из самых замечательных произведений русской живописи, в полную глубокого значения "картину", отметившую целую полосу русской культуры.
    Нет больше на свете и этой девушки-подростка, с таким чудесным, невыразимо русским лицом, что если бы и не было внизу серовской подписи, все же ни минуты нельзя было сомневаться в том, что дело происходит в России, в старом помещичьем доме. Можно наверное сказать, что эта старая мебель не покупалась у антиквара, да вряд ли ее и ценили тогда: может быть, и подумывали временами о замене "неуклюжей и неудобной рухляди" свежей и "изящной гарнитурой", да все как-то некогда было возиться - пусть себе стоит. За деревенским окном не видишь, но чувствуешь аллеи парка, песчаные дорожки и все то неизъяснимое очарование, которым насквозь проникнута каждая безделица старой русской усадьбы.
    Во всей русской литературе я не знаю ничего, что на меня действовало бы так сильно, как несколько строк из отповеди Татьяны Онегину:

...Сейчас отдать я рада 
Всю эту ветошь маскарада, 
Весь этот блеск, и шум, и чад 
За полку книг, за дикий сод, 
За наше бедное жилище, 
За те места, где в первый раз, 
Онегин, видела я вас, 
Да за смиренное кладбище, 
Где нынче крест и тень ветвей 
Над бедной нянею моей.


    Не знаю почему - да и не хочу этого знать, - но каждый раз, когда я дохожу до этой "полки книг", у меня где-то далеко внутри что-то срывается, и приходится делать над собой усилие, чтобы не потерять равновесие и не разрыдаться.
    В русской живописи я знаю только одну вещь, напоминающую мне несравненные стихи Пушкина - серовский портрет В. С. Мамонтовой. Здесь не видно "полки книг", но я уверен, что она есть, непременно есть - либо тут же, либо в соседней комнате, - как наверное знаю, что где-то в конце сада есть "крест", и тихо шевелится "тень ветвей" над чьей-то дорогой могилкой.

И. Грабарь. Серов. - М, 1913

К списку картин Биография Продолжение