Михаил Александрович Врубель

Первый символист

Врубель, воплотивший в своей судьбе новый тип художника, творца-демиурга и прозревателя тайн жизни, поражал зрителей самобытной манерой письма, оказавшейся пророческой для новых художественных направлений XX века.

Врубель был невероятно разносторонним художником. В среде живописцев-современников именно ему, пожалуй, более всего подходит определение - "универсал в искусстве". Он выполнял монументальные росписи, работал в станковой живописи, много рисовал, оформлял театральные постановки, увлекался скульптурой и дизайном и пр. Такой подход к творчеству был, вообще говоря, "концептуален", если мы не забудем о роли, сыгранной Врубелем в тогдашней культуре, - роли "безудержного" революционера и чуть ли не первого символиста (не только в живописи, но символиста "вообще" - по духу и по призванию), чутко уловившего запросы времени, а во многом и предвосхитившего их.

Эволюция творческой манеры Врубеля была стремительной. Несомненными художественными способностями он отличался с детства. Совсем мальчиком он делал небезынтересные наброски семейного быта, портретировал родных, много занимался рисунком, успешно копировал "тронутых" романтизмом Айвазовского и Доу. Уже тогда будущий художник не боялся высказывать оригинальные мнения, идущие вразрез с господствовавшей позицией, - так, семнадцатилетним юношей посетив выставку передвижников, Врубель не высказал восхищения, диктуемого тогдашними правилами хорошего тона. Но, по большому счету, в собственных художественных опытах еще в 1880 году, при поступлении в Академию художеств, он ничем особенным не отличался от своих однокашников.

Вместе с тем совершенно очевидно: уже в 1885 году, в пору своего киевского "сидения" Врубель стал вполне оригинальным художником, резко выделявшимся на тогдашнем художественном фоне. И его отстранение от работ во Владимирском соборе вполне закономерно - он на глазах выломился из традиции, устремившись по нехоженым дорогам - к новому искусству. Подобные "несообразности" никогда не приветствовались блюстителями традиции. Возникает вполне логичный вопрос: что послужило катализатором столь быстрого (до какой-то "чудесности") выявления дремавшего в нем до той поры гения?

Важнейшие "векторы" определить не составит труда. В Академии Врубель получил прозвище "Фортуни" - за увлечение творчеством Мариано Фортуни (1838- 1874), испанского живописца и графика, чьи картины и акварели из быта старой Испании поразили его своими виртуозностью и изысканностью. Немало вдохновлял молодого художника и Рафаэль. Настоящим потрясением для него стала командировка в Венецию в 1884 году - для ознакомления с шедеврами венецианской живописи эпохи Возрождения (из этой поездки он привез "декоративные" идеи и привязанность ко всякой мозаичности).

Но, кажется, главную роль в формировании знаменитого врубелевского стиля сыграл его мастер в Академии П. Чистяков. Это - спорное утверждение, с ним не всякий согласится, но сами приемы изображения, прославившие впоследствии Врубеля, есть результат внимательного отношения к заповедям школы Чистякова. Чистяков придумал методику "объемного рисунка", при котором форма не прорисовывается, а "лепится" посредством выявления планов - последовательно: от общих - к мелким, частным. Врубель, взяв на вооружение этот основной принцип, лишь отказался "подчищать" изображение в финале - другими словами, убирать линии построения, сделав это принципиальным приемом. П. Чистяков не мог понять подобных дерзаний и, считая за недостаток или небрежность, простодушно объяснял их тем, что Врубель у него несколько "перепекся".

Эта техническая новация стала основой новой "декоративности" художника. "Декоративно все!" - не однажды восклицал он. Декоративно, театрально, мозаично, орнаментально - все это прямая отсылка к эстетике грядущего символизма, прозревающего за тонкой пеленой реальности несказанное. Этот метод можно назвать фантастическим реализмом - имея в виду то, что те же фантастические образы Врубеля - благодаря нескольким острым натуралистическим деталям - никогда не смотрятся плодами чистого воображения; нет, они реально существуют и требуют к себе внимания и соответствующего отношения.

Говоря об эволюции врубелевского художественного мира, нельзя не упомянуть и об атмосфере мамонтовского художественного кружка, активнейшим участником которого на протяжении многих лет был художник. Когда Врубель говорил, что он "занят поисками чисто и стильно прекрасного в искусстве", это звучало эхом абрамцевских эстетических "семинаров". Девиз кружка "истина - в красоте" означал принципиально новую для России формулировку целей той же живописи. Художественный универсализм (свойственный, кстати, и народному творчеству), проповедовавшийся кружком, был первым шагом к формированию модерна, получившего в отечественном исполнении название "русский модерн". Отсюда и новое понимание народности - не в плане социальной критики и беззубого (а иногда, напротив, выливавшегося в преступления) сочувствия страданиям народа, а в плане глубокого и интимного переживания его художественных устремлений и творческой переработки фольклора. Увлечение фольклорными мотивами, которому всей душой отдался в это время Врубель, необыкновенно характерно и показательно в этом смысле.

Как характерно и показательно и отношение к искусству не как к инструменту социальной политики, а как к возможности переустроения жизни по его собственным законам (и это тоже одна из аксиом будущего символизма). Грандиозные идеи и грандиозные образы, зовущие к освобождению человека, суть следствия такого отношения.

Воздействие творчества Врубеля на искусство XX века трудно переоценить. В 1906 году, когда художник окончательно погрузился в мрак безумия и слепоты, в парижском Осеннем салоне один зал полностью отвели для экспонирования его произведений. По свидетельству С. Судейкина и М. Ларионова, в этом зале часами простаивал молодой П. Пикассо, позже признавшийся, что единственным русским художником, оказавшим на него влияние, был Врубель. Немудрено - во врубелевском "гранении" форм уже словно рвется на волю будущий кубизм. Во врубелевских произведениях - исток будущих откровений М. Шагала, К. Петрова-Водкина и немецких экспрессионистов, зачатки аналитической живописи П. Филонова и "лучизма" М. Ларионова и Н. Гончаровой. Благотворное воздействие искусства Врубеля длится до наших дней.

И все-таки классик

Искусство делят на классическое и новейшее - предполагается, что новейшее искусство, находящееся в неустойчивом состоянии становления и оттого сознательно впадающее в разного рода крайности, может обращаться к наследию классики, но, по большому счету, с самой классикой, гармоничной, устоявшейся, торжественной, не имеет ничего общего. Вряд ли это так. Есть несколько абсолютных условий истинной классичности, которые выполнялись и современными художниками.

Среди этих художников мы обнаружим и Врубеля. Это прекрасно понимал, например, такой несомненный мастер, как А. Головин, во многом наследовавший в своем творчестве художественному миру Врубеля. "Он во всех своих произведениях был именно классичен, - писал А. Головин о Врубеле, - если понимать под "классикой" убедительность, основательность, внушительность художественного произведения. Есть какая-то безошибочность во всем, что он сделал".

Назад

К списку картин