Жизнь Тулуз-Лотрека

Анри Перрюшо. Перевод с французского.

Оглавление

III
АУТОДАФЕ

Надо уставать, уставать до предела, чтобы
поскорее насладиться жизнью и умереть.
Жюль Ренар. "Дневник"

В одних трусах, с бакланом в ивовой корзине и клеткой с испуганным филином за спиной
- в таком виде в один прекрасный день (это было в 1894 г.) из товарного вагона в Альби вышел
граф Альфонс, вызвав тем самым крайнее удивление и возмущение своего брата Шарля. Стояла
жара, и граф Альфонс не нашел ничего лучшего, как снять с себя костюм - по его словам, он стал
ему узок - и выбросить его на железнодорожную насыпь.
С этого памятного приезда граф Альфонс поселился со своими птицами в башне замка
Боск. Он развлекал горожан эксцентричными поступками. В рубашке навыпуск, в старой
фетровой шляпе, в туфлях на веревочной подошве, он с помощью баклана ловил рыбу в Тарне.
Ненавидя мосты, он решил обходиться без них и переправлялся через реку вплавь, если же вода
была слишком холодной, то вброд, делая для этого большой крюк.
С братом он не общался. Еду для него и птиц ставили в корзину, которую лебедкой
поднимали к его окну. Если графу Альфонсу нужно было что-то сообщить брату, он делал это
письменно.
"Дорогой друг, наши отец и мать выбрали тебе имя очень неудачно. Они должны были
предвидеть, что некоторые люди будут избегать обращения "дорогой Шарль" 1, ибо такое
сочетание режет ухо.
1 "Дорогой Шарль" по-французски звучит Cher Charles (Шер Шарль). - Прим. пер.

Однако я пишу тебе не для того, чтобы выразить соболезнование по поводу этой
оплошности наших родителей, отнюдь нет. Я хочу сказать тебе другое. Я охотно допускаю, что
твой кучер может спутать кобылу с конем, но нахожу возмутительным, что он не отличает крысу
от мыши. Я приказал ему поставлять мне мышей для моего филина, а он присылает крыс. Мой
филин не из Тюрингии, где его собратья едят все, он увидел свет, вернее, тьму, в Перигоре, в
районе, где и животные и люди привыкли к изысканной пище. Итак, прикажи Леону класть в мою
корзину мышей.
Твой любящий брат А. 1"
Причуды "любящего брата" раздражали Шарля, однако живопись племянника казалась
ему еще более кощунственной. Его мазня оскорбляла нравственность и религию.
И вот в 1895 году, в одно из воскресений, Шарль собрал во дворе Боска несколько
свидетелей и торжественно, на костре из виноградных лоз, сжег восемь холстов Лотрека, заявив,
что отныне "эти непристойности не будут больше пятнать его замок".
Лотрек, казалось, отнесся к этому аутодафе философски. Он даже нашел забавным, что
Шарль счел нужным вызвать свидетелей. "Колбасника и столяра", - смеялся он 2.
1 Приводится Францем Туссеном в "Изысканных чувствах".
2 Мэри Тапье де Селейран в книге "Наш дядя Лотрек" опровергает факт сожжения холстов.
"Существует. - пишет она, - так много поразительных выдумок, что на них не стоит обращать внимания.
Лотрек смеялся над этими выдумками". Я же привожу эту историю в таком виде, в каком она была
подробно описана Францем Туссеном. Последний был сыном полковника Туссена, который вместе с де
Лапортальером и Шарлем де Монтазе был среди свидетелей. Франц Туссен называет еще несколько имен,
но некоторые знатные горожане - среди них Жюльен де Лагонд, владелец "Нувелист". и Гюстав де
Лапануз - отрицали этот факт. Относительно замечания Лотрека можно сказать, что оно было упомянуто
Полем Леклерком, который в своей книге воспоминаний "Вокруг Тулуз-Лотрека" тоже рассказывает о
сожжении холстов. По его словам, об этом ему рассказал сам Лотрек, который тогда же и выразил свое
отношение к этой истории теми самыми словами, которые я процитировал.

Что же это? Безразличие к своим творениям? Или же и здесь, как и всегда, он шуткой,
смехом хотел скрыть свою грусть? А может быть, он просто устал? Ведь если говорить честно,
живопись ничего не заменила. К чему же тогда писать? "Ноги она мне не вернет", "пишу за
неимением лучшего...". Но эти высказывания разочарованного человека тут же, минуту, секунду
спустя, опровергались лихорадочной деятельностью, непреодолимым желанием запечатлеть то,
что увидел глаз, и когда Лотрек достигал этого, он чувствовал удовлетворение. И все же грусть,
вырывавшая у него подобные высказывания, оставалась: она таилась, как ручеек, который течет
под землей и нет-нет да вдруг вырвется родничком наружу. Живопись ничего не заменила. Что
она заменила Ван Гогу? Каждое произведение художника - это какой-то страшный отросток,
который отпочковывается от человека и живет за его счет, ничего не давая взамен, если не считать
пустого тщеславия, что вот я, мол, породил его. Зачем все это? Надоело...
Ну и что из того, что несколько картин сожгли? Ну и что из того, что какие-то там Детай,
Жером и Вибер жалят его исподтишка? Эти трое входили в жюри конкурса плакатистов,
организованного в сентябре галереей "Буссо и Валадон". Нужно было отобрать плакат для
рекламы в Америке труда профессора Слоана "История Наполеона". Композиция Лотрека была
отклонена, и тогда художник показал ее специалисту по истории Наполеона Фредерику Массону.
Чего только ему не пришлось выслушать! Оказывается, фиолетовый цвет - это "печать
декадентства", а те, кто, как Лотрек, осмеливаются пользоваться им, - "анархисты, которых
следует расстрелять" 1. Но все это не трогало Лотрека. Его драма заключалась в другом.
1 Процитировано Жуаяном.

Он с остервенением снова набрасывается на работу, погружается в развлечения, кидается в
водоворот жизни. Он не из тех, кто долго огорчается. Надо смеяться. "Надо... Что?" Не жизнь, а
калейдоскоп. Кафе "Вебер". Улица Мулен. Мастерская. "Айриш энд америкен бар". Сон в фиакре.
Бары и дома терпимости. Коктейли и проститутки. Безумный водоворот закручивает его все
сильнее.
За зиму художник завершил довольно большое полотно - "Тристан Бернар на велодроме
Бюффало". Это произведение - такая же дань велосипедному спорту, как "Марсель Лендер,
танцующая болеро" - дань театру. Теперь подготовительная работа у Лотрека занимает гораздо
меньше времени, чем раньше. "Инкубационный период" длится всего несколько месяцев, а иногда
и несколько недель.
Он работает как-то рывками, судорожно, бросается от одного к другому. Он нарисовал на
литографских камнях сцены в "Фоли Бержер", в "Пале де глас", Лендер в "Сыне Аретена",
лондонские впечатления, певицу Анну Хельд, иллюстрировал две программы - "Саломею"
Уайльда и "Рафаэля" Коолюса, премьеры которых состоялись в театре "Эвр" в феврале, плакат с
объявлением о печатании романа с продолжением "Набат" в "Депеш де Тулуз". Для апрельского
Салона ста Лотрек создал еще один плакат, на котором он снова изобразил пассажирку из 54-й,
написав ее в тонком, изысканном колорите. После этого он вновь вернулся к проституткам. Одно
время он, по совету Жуаяна, собирался иллюстрировать "Проститутку Элизу" Эдмона Гонкура и
даже сделал несколько рисунков и акварельных набросков на полях книги, но потом охладел к
этой работе и предпочел составить альбом литографий, посвященный обитательницам домов
терпимости.
Этот альбом должен был состоять из десяти листов, объединенных под коротким
названием "Проститутка". Однако вскоре Лотрек придумал другое название, которое гораздо
удачнее выражало его собственное, особое отношение к миру проституток: "Они". Этим словом
Лотрек объединял всех женщин вообще, безо всякого различия. Выбрав такое название, он тем
самым хотел как можно ярче подчеркнуть, что лично он не видит никакой разницы между
проститутками и всеми остальными женщинами, что этой разницы просто не существует 1.
В этой серии литографий Лотрек изобразил Ша-Ю-Као, единственную танцовщицу в
"Мулен Руж", о которой с похвалой отзывался Валентин Бескостный. Ша-Ю-Као выступала
клоуном в "Новом цирке" и танцевала в кабаре Оллера. Лотрек уже раз изобразил ее: нежно
обнявшись с подругой, она танцует вальс 2. За последние месяцы он сделал с нее много этюдов,
написал ее в цирковом костюме - в шароварах до колен, в лифе с пышными оборками и большом
белом остроконечном колпаке, украшенном желтыми лентами.
Возможно, что интерес к Ша-Ю-Као вызван был увлечением художника лесбиянками.
"Господин Анри" стал своим человеком не только на улице Мулен, но и завсегдатаем одного из
баров на улице Бреда - сегодня она переименована в улицу Анри Монье, недалеко от площади
Пигаль. В "Ла сури" собиралась стайка женщин, которых изолировало от мира и объединяло друг
с другом общее извращение. Они приходили сюда "семьями" 3. Содержательница бара, некая
мадам Пальмир, полная, добрая женщина, на первый взгляд производила отталкивающее
впечатление и была в чем-то похожа на своего маленького бульдога Бубуля. Шери-Бубуль был
поразительным существом. Он ненавидел женский пол и, дико ревнуя свою хозяйку, норовил
вцепиться в икры клиенток или как следует "полить" их.
1 Жан Адемар, говоря о том, как родилось название альбома, утверждает, что некоторые друзья
Лотрека разделяли его убеждения. Он приводит цитату из "Мемуаров степенного молодого человека"
Тристана Бернара: "Лежа на обитом репсом диване, Даниэль наблюдал за деятельностью весьма упитанной
особы, которую, если забыть, что она почти голая, можно было принять за обыкновенную горничную - так
она проворно орудовала разными кувшинами и ведрами".
2 "Вальсирующие женщины".
3 Леклерк.

В этот специфический бар иногда забредали мужчины, но, увидев "субчиков" с полным
отсутствием растительности на щеках, "одетых в строгие пиджаки, в рубашки с накрахмаленными
воротничками" 1, они там долго не задерживались. А Лотреку атмосфера бара пришлась по вкусу.
Женщина и любовь, какой бы облик они ни принимали и где бы он с ними ни сталкивался, всегда
околдовывали его. Он напоминал ночных бабочек, которые преодолевают огромные пространства,
привлеченные запахом бабочки-самки.
Он упивался порочной атмосферой "Ла сури" - "Ла тури" произносил он. Здесь он
чувствовал себя, как всегда в женском обществе, непринужденно и естественно. Одни из этих
женщин были мужеподобны, коротко подстрижены и носили галстуки, другие - подчеркнуто
женственные, томные, драпировались в кричащие хламиды.
Парочки кокетничали, ссорились, мирились, ворковали, играли в карты или в кости и без
умолку болтали. Все курили. Кто - толстые сигары, кто - восточные сигареты. Пепельницы
наполнялись окурками со следами губной помады. Вот одна из клиенток, наркоманка с
расширенными зрачками, достает из сумочки шприц и направляется в туалет. Воздух в кафе
насыщен алкоголем, мускусом, амброй и пачулями, струятся запахи морфия и эфира. В уголке
сидит старуха с дряблым пожелтевшим лицом, покрытым штукатуркой косметики, и с похотливой
улыбкой сладострастно гладит коленку совсем юной девице, которую привело сюда извращенное
любопытство, - одна из тех, кто "украшается пороком, как шляпкой с цветком" 2.
"Женщина, влюбленная в другую, - говорит Лотрек, - самое безумное существо". Глаза
старухи горят. Лотрек в своей стихии. Он наблюдает и рисует. Польщенные вниманием
художника посетительницы "Ла сури" охотно позируют. Они советуются с ним, просят его быть
посредником. Они приняли его в свою среду. Да это и понятно - он такой же изгой, как и они.
Лотрек не довольствовался зрелищем "Ла сури". Время от времени он "организует
сладострастные спектакли... сапфические сеансы" 3. Он приглашает одну из лесбиянок из "Ла
сури", по прозвищу Жаба, в дом свиданий на улице Миромениль, знакомит ее с другими
девицами, а сам становится "страстным наблюдателем" 4 их любовных ласк.
1 Там же.
2 Варно.
3 Шауб-Кох.
4 Там же.

* * *
Пока Лотрек проводил время среди лесбиянок (кстати, он очень скоро к ним остыл),
Жуаян готовил к январю 1896 года новую большую выставку работ Лотрека.
Жуаян уже два года сотрудничал с Мишелем Манзи, специалистом по
хромотиполитографии, который тоже работал у "Буссо и Валадон". Жуаян и Манзи выставили
произведения Лотрека в небольшом затененном акациями здании XVIII века на улице Форест, 9,
который принадлежал галерее.
На этой выставке было показано много разных произведений - живопись, плакаты и
литографии, но работы, посвященные домам терпимости, не экспонировались. Лотрек не хотел
скандала, споров по поводу "выбранных им сюжетов и тем" и потому отказался демонстрировать
их широкой публике, но попросил развесить отдельно, на втором этаже, в двух маленьких
комнатах, "обитых красным и зеленым бархатом и обставленных желтой мебелью" 1. Ключ от
этих комнат он взял и разрешил подниматься туда только нескольким избранным, достойным, по
его мнению, "витютня с оливками".
Естественно, что эти таинственные комнаты привлекали на улицу Форест массу
любопытных, но Лотрек был непоколебим. "Ничего не продается", - заявил он торговцам,
которые не замедлили явиться.
Жизнь показала, что Лотрек был прав. Выставка, хотя на ней и не были представлены
самые смелые его работы 2, все же вызвала много толков. "Цинизм", "непристойность" - эти
слова не сходили с уст. Дело дошло до того, что Гюстав Жеффруа счел нужным вмешаться и
напечатал в "Журналь" пространную статью, где рьяно защищал художника. "Тот, кто поедет на
улицу Форест, - писал он, - не пожалеет о потраченном времени, если он ценит острую
наблюдательность, размах рисунка, гармонию света, приглушенные и богатые краски". Отвечая на
нападки хулителей Лотрека, Жеффруа не побоялся опереться именно на те произведения
художника, которые тот не выставил для широкого обозрения. Цинизм? Непристойность? "Нет, у
меня не создалось такого впечатления. Здесь господствует стремление к правде, и она выше
праздного любопытства и предвзятости обывателей. Не прибегая ни к фантасмагории, ни к
кошмарам, отбросив ложь, руководимый одним твердым желанием - показать правду, Лотрек
дал удручающую картину страданий и порока, предельно обнажив одну из язв нашего общества,
язв, которые прикрывает ширма цивилизации. Никогда еще никто не разоблачал так трезво, с
таким полным горечи спокойствием почти детское плутовство этих женщин с наивными лицами,
их тупость, животное отсутствие мысли, а также, что еще печальнее, - потерянную возможность
для многих и многих из них жить счастливо, благополучно и просто..."
1 Жуаян.
2 Большая часть этих произведений теперь находится в музее Альби и никого не шокирует.

Выставка на улице Форест явилась ярким доказательством мастерства Лотрека. Его холсты
и картины начали пользоваться большим спросом. Появились подделки (уже в 1895 году
художник был вынужден распорядиться, чтобы изъяли подделки), что, бесспорно,
свидетельствовало об успехе Лотрека. Разве после этой выставки такой крупный коллекционер,
как банкир Исаак де Камондо, может не иметь в своем собрании Лотрека? Он колеблется - и все
же наконец покупает за пятьсот франков один из портретов Ша-Ю-Као 1.
1 В 1914 г. этот портрет попал в Лувр в числе других даров Камондо. Для сравнения отметим, что
полотно Ван Гога на аукционе картин папаши Танги в июне 1894 г. было отдано за тридцать франков, а
работы Сезанна на его выставке у Воллара, которая состоялась за несколько недель до выставки Лотрека, в
конце 1895 г., шли по цене от десяти до семисот франков.

Исаак де Камондо собирал картины не столько из любви к искусству, сколько из желания
похвастаться. По воскресеньям он принимал у себя, на улице Глюк, гостей, показывая им
бесчисленное количество собранных им произведений искусства, коллекцию японских эстампов и
живописи, произведения Мане, Моне, Дега. В одно из воскресений Лотрек пошел к банкиру.
Каково же было его возмущение, когда в ответ на просьбу показать ему две превосходные
картины Мане его направили в умывальную комнату. "Свинья!" - негодовал Лотрек.
На плиточном полу валялись носки. Лотрек подобрал их, свернул в комок: "Ах, сукин сын,
он моет ноги, глядя на "Лолу" и "Флейтиста"... 1

* * *
Уже в конце января Лотрек снова покинул Париж. Вместе с Гибером (Гибер отправил на
последнюю выставку Независимых свою картину - на досуге он тоже занимался живописью, -
представив себя как "ученика Бога и Тулуз-Лотрека") Лотрек направился в Гавр, чтобы снова
отплыть на "Чили". На этот раз друзья сошли в Бордо.
Некоторое время Лотрек пробыл в Аркашоне и вскоре вместе с Жуаяном уехал в
Брюссель, на вернисаж выставки "Общества свободной эстетики".
В этом году Лотрек послал в Брюссель только четыре своих афиши: "Мэй Милтон", "Мэй
Бел форт", "Мизия" и "Пассажирка из 54-й". Эти произведения остались почти незамеченными.
В Бельгии Лотрека пригласил к себе на обед Анри Ван де Вельде, рьяный защитник
"нового искусства". Он жил в Юикле, предместье Брюсселя, в собственном, недавно построенном
доме, декоративное оформление которого было продумано до малейших деталей, а стремление к
гармонии цветов доходило подчас до нелепости. Это относилось и к вещам и к людям. Жена Ван
де Вельде была блондинкой, и ее умывальную комнату выдержали в тонах давленой клубники.
Ради сочетания дополнительных цветов в этом доме жертвовали всем: здесь подавали блюда,
которые должны были больше радовать глаз, чем желудок, например, желтые яйца на фиолетовом
блюде, красные бобы - на зеленом.
Посещение Ван де Вельде привело Лотрека в восторг: "Это нечто небывалое! - сказал он
Жуаяну и тут же добавил: - Но, честно говоря, хороши только выкрашенные белой эмалью
ванная, уборная и детская" 2.
1 Из рассказа Таде Натансона. По словам Жуаяна, портрет Ша-Ю-Као тоже был отправлен в
уборную.
2 Лотрек посетил Ван де Вельде в 1896 г., как это было указано до меня М.-Ж. Дортю, Мадленой
Грийаэр и Жаном Адемаром, а не в 1894 г., как писал Жуаян, так как постройка дома закончилась лишь в
1896 г.

Но все же, вернувшись в Париж, Лотрек произвел в своей мастерской на улице Турлак
некоторые преобразования в духе "нового искусства", которое, кстати, соответствовало его
художественным поискам, его компоновке, ритму, криволинейным элементам во многих его
картинах, так как и на теоретиков "нового искусства", и на Лотрека оказали влияние японские
художники.
Драпировочные ткани из "Либерти", плетеная мебель и зеленые садовые столы придали
его мастерской совсем иной вид. В этой "декорации" он написал несколько "Моделей на отдыхе".
Довольно неожиданно для самого себя Лотрек, художник лица, показал вдруг свои модели только
со спины, сидящими на полу или лежащими на диване. Прекрасные произведения, серьезные и
нюансированные, полные мягкости и грусти, словно мелодии поздней осени.
Лотреку всего тридцать один год, и его творения прекрасны, но их с каждым годом
становится все меньше. За 1896 год у художника накопилось всего около двух дюжин полотен, а
три года назад он написал в три раза больше.
Лотрек никогда не работал в состоянии опьянения, но так как в последнее время он пил все
больше, то и работал теперь урывками. Хоть он и хорохорился: "Что? Если бы я был пьян, во-
первых, никто бы этого не узнал... Но если бы я был пьян, я бы признался... а сами вы никогда не
догадались бы. Что?" - к сожалению, все догадывались слишком хорошо...
Увещевать его, останавливать? Встревоженные, убитые его постоянным пьянством, друзья
пробовали говорить с ним. Но как его убедить? Малейшее замечание, дружеский совет,
выраженный в самой деликатной форме, выводили его из себя. Боже, до чего же легко он теперь
взрывался по любому поводу! А иногда и без повода! Какой уж там повод! Разве можно было
предугадать, отчего эта "душа грома и солнца" придет в неистовство.
В марте, в одно из воскресений, Жуаян повел Лотрека к Камондо, где художник должен
был встретиться с бывшим королем Сербии Миланом, который хотел купить у него картину. Не
успели они войти в дом, как на Лотрека что-то нашло, и он, оттолкнув в прихожей лакеев, прошел
в гостиную банкира прямо в котелке и с мятым шарфом вокруг шеи. Какая муха укусила Лотрека?
Едва увидев его свергнутое высочество, он вошел в раж. Ему явно хотелось поиздеваться над
бывшим монархом, что он и сделал, да еще как изощренно! В ответ на вопрос Милана, не является
ли он потомком тех графов де Тулуз, которые прославились во время первых Крестовых походов,
Лотрек дерзко ответил: "В некоторой степени, мсье. Мы взяли Иерусалим в 1100 году, а потом
Константинополь", после чего, никогда не кичившийся древностью своего рода, он вдруг заявил
свергнутому королю: "А вы всего-навсего Обренович!" Милан поспешил переменить тему
разговора: "Мой сын, король Александр, горячо интересуется искусством и обожает живопись".
"Какую живопись? - перебил его Лотрек. - Представляю себе, что это за гадость!"
Жуаян, в ужасе увидев, какой неприятный оборот принимает разговор (к тому же Камондо
умолял его предотвратить скандал), с большим трудом увел своего друга. Лотрек, который
"неожиданно превратился в дикого зверя", даже очутившись на улице, все еще не мог
успокоиться: "Каково! Обренович! Карагеоргиевич! - кричал он. - Если говорить по правде, то
все они просто свинопасы. Все они еще вчера ходили без штанов, в короткой юбочке!" 1
1 Рассказано Жуаяном. "Некоторое время спустя, - пишет Жуаян, - король Милан купил на
выставке Лотрека за неслыханную цену его картину "Клоунесса Ша-Ю-Као". Этот холст во время восстания
в Белграде, когда во дворец Конак ворвалась толпа разъяренных людей, которая разграбила его и убила
короля Александра и королеву, попал в знаменитую коллекцию Оскара Рейнхарта в Швейцарии (речь идет
об одном из портретов Ша-Ю-Као).

Резкие выходки. Внезапные смены настроения. Обостренная чувствительность.
Неадекватные реакции.
Несмотря на крайне нервное состояние, Лотрек продолжал такую же бурную деятельность,
как и прежде. В марте он увлекся судебными делами. Как раз в это время проходили два шумных
процесса - один над финансистом Артоном, обвиненным в том, что он взялся подкупить членов
парламента и замять панамский скандал (он потратил на это полтора миллиона франков), второй
- над несколькими субъектами, которые слишком были предупредительны к Максу Лебоди,
"Сахарной Крошке", наследнику огромного состояния.
Лотрека мало интересовала как моральная, так и политическая сторона этих процессов. Он
видел только человеческую и, если так можно сказать, театральную сторону суда. Суд для него
был театральной сценой, где давались спектакли и где Лотрек мог заниматься физиогномикой.
Вот, например, лицо мадемуазель Марси, любовницы Лебоди, "сестренки богачей", как ее
называли, или лицо Артона, господина, который держался перед судом очень непринужденно, -
что можно прочесть на них? Лотрек смотрел на Артона чуть ли не с восхищением. Ведь он тоже
"своего рода артист, который проявил в своих грязных делах столько изобретательности... столько
хитрости... 1.
1 Франсис Журден.

Но увлечение судами длилось недолго. Несколько набросков, четыре литографии - и
Лотрек охладел к этой среде. Он продолжал ходить в Оперу, но и театр и, главное, актеры
значительно утратили в его глазах свою прелесть. Он нередко засыпал в кресле, изнемогая от
усталости и бессонных ночей. Однажды, во сне, его голова склонилась на плечо соседу, и тот
толкнул Лотрека. Проснувшись, художник мило пробормотал, извиняясь: "Блаженная жизнь!"
Теперь в театре его уже привлекало то, что происходило не на сцене, а в зале и за кулисами. Он
писал рабочих сцены в Опере, сделал для литографии рисунок ложи во время представления
"Фауста". Бал в Опере послужил ему поводом написать прекрасный портрет Детома, которым он
сам остался доволен. "Я напишу, как ты сидишь в увеселительных местах, словно чурбан", -
пообещал он своему другу.
Лотрек продолжал бывать на велодромах, но все же картина, где он изобразил Тристана
Бернара на треке в Буффало, пожалуй, так и осталась единственным его крупным произведением
на спортивную тему. Гонщики вдохновили его всего на несколько рисунков. Но Бугле дал ему
возможность конкретизировать свои наблюдения. Бугле - в коммерческом мире его знали под
именем Спок, оно звучало на английский манер, - заказал Лотреку рекламу цепи Симпсона. Для
того чтобы сделать этот плакат, Лотрек, который, теперь особенно, в любую минуту был готов
куда-нибудь умчаться, вместе с "Англичанином из Орлеана" отправился в Лондон, где гонщики
фирмы "Симпсон" должны были провести несколько показательных соревнований. По
возвращении Лотрек представил заказчику свой плакат. Увы, Бугле вынужден был его отвергнуть,
так как Лотрек, изобразив гонщика Микаэла на велосипеде, не на месте нарисовал педали.
Пришлось спешно делать новый плакат 1.
1 Отвергнутый этюд серии "Цепи Симпсона" называется "Велосипед Микаэла".

Помимо работы над литографиями, Лотрек продолжал много заниматься плакатом. Он
выполнил один плакат для американского журнала "Чеп бук", где вернулся к теме "Айриш энд
америкен бар", другой - для "Ваш анраже", иллюстрированного журнала, который выпускал
Вийетт, еще один, "На концерте", с изображением Тапье и Мизии, - для фабрики американских
чернил и, наконец, афишу "Труппа мадемуазель Эглантин" - для Джейн Авриль и трех ее
товарок - танцовщиц Эглантин, Клеопатры и Газели, которые были приглашены на гастроли в
"Палас-тиэтр" в Лондоне.
Но не приелась ли Лотреку и работа над плакатами? Таде Натансон подумал об этом в тот
день, когда Лотрек, увидев испорченный оттиск, на котором были только два больших красных
пятна и одно, поменьше, розовое, воскликнул: "Великолепно! Что?" - и потребовал, чтобы Таде
вставил в раму этот испачканный клок бумаги.
Таде не стал возражать. Пусть будет так, зачем спорить! "Великолепно!"
Но было бы поистине великолепно, если бы Лотрек поменьше пил. Натансоны купили в
Вильнёв-сюр-Ионн приятный деревенский домик, бывшую почтовую станцию, где отныне в
хорошую погоду смогут отдыхать все сотрудники "Ревю бланш". Лотрек, естественно, был среди
приглашенных. Весной он поехал туда.
Натансоны сделали все, чтобы в Вильнёв-сюр-Ионн Лотрек не пил. Были ликвидированы
все соблазны: в доме не было ни капли спиртного, за едой подавали только виноградное вино. И
вот - кто бы подумал! Лотрек охотно подчинился этому режиму. Он отдыхал. К нему вернулась
жизнерадостность, он плавал в Ионне, катался на лодке. Разобрав чердак бывшей почтовой
станции, он извлек оттуда какие-то старые костюмы и шляпы и, шаля как ребенок, напяливал их
на себя. Он резвился на траве, со своей палочкой гонялся за пчелами и осами, выпячивал губы и
подражал их жужжанию или кричал, как ловчий: "Ату его! Ату!" Вместе с Сипой Годебским,
сводным братом Мизии, они задумали составить книгу шутливых афоризмов ("Холостяк"), для
которой написали всего одну строчку (что уже было много!): "Лишь в деревне по-настоящему
жалеешь, что ты холостяк". Но Лотрек не только развлекался, он и работал. Написал портрет
Сипы. ("Как же легко, оказывается, - думали, наверное, Натансоны, - излечить Лотрека от
пьянства".)
Но в глубине сада была калитка, и время от времени Лотрек тихонько проскальзывал в нее
и направлялся в ближайший кабак.

* * *
Альбом "Они" вышел в конце апреля.
До сих пор литографии Лотрека не вызывали большого соблазна у любителей, и он всегда
печатал их небольшим тиражом: десять, двадцать пять, тридцать экземпляров, редко - пятьдесят
и уже совсем редко - больше. Клайнман, который вот уже три года выпускал литографии
Лотрека, так же как и издатель альбома "Они" Гюстав Пелле, взявшись за это дело, проявили
смелость. Гюстав Пелле понимал, что, раз в альбоме нет ни Иветт Гильбер, ни других известных
актеров и куплетистов кафешантанов, чьи имена помогли бы прельстить покупателя, альбом
"Они" должен сам по себе завоевать его, независимо от темы, ведь он был куда менее пикантен,
чем та фривольная продукция, вроде альбома "Утро и вечер парижанок", которая выпускалась
ловкими дельцами.
Гюстав Пелле любил искусство. Этого ворчливого савойяра из богатой - его мать
изобрела резиновый корсет, - но разорившейся семьи, за желтый цвет лица прозвали Пряником.
В тридцать лет он стал букинистом на набережной Сены и распродавал свою коллекцию редких
книг, которую составил в юности. Потом он занялся издательским делом, обосновавшись в
бывшей конюшне на набережной Вольтера, 9. Лотрека он издал, видимо, по совету своего друга
Морена.
На выставке Салона ста, открывшейся на улице Бонапарта, 31, для которой Лотрек сделал
афишу, изобразив пассажирку из 54-й, художник и его издатель выставили альбом "Они". Альбом
был напечатан на филигранной бумаге тиражом в сто нумерованных экземпляров, каждая
литография носила подпись Лотрека, с грифом Пелле.
Однако все эти старания не увенчались успехом. Хотя альбом и вызвал некоторое
любопытство и отзывы критики были положительными, любители игнорировали его.
Перелистывая альбом, Морис Баррес недурно сострил: "Лотреку должны были бы выплачивать
вознаграждение родители молодых людей за то, что он внушает им отвращение к порочным
связям". Несколько позже, в июне, альбом был выставлен Амбруазом Волларом, торговцем картин
Сезанна, но тоже безрезультатно. Он настолько не имел спроса, что в конце концов Пелле решил
попытаться распродать его отдельными листами 1.
1 Портрет Ша-Ю-Као был одной из немногих литографий, привлекших внимание любителей. Да и
теперь именно это произведение Лотрека репродуцируется чаще всего.

* * *
В июле Лотрек отдыхал на вилле в Tocca, в Аркашонском заливе, и с утра до вечера
"ремонтировался", в чем он крайне нуждался.
Он ходил либо почти раздетый, либо в синей фуфайке и красных шерстяных брюках,
которые закатывал до колен, занимался греблей, уходил с рыбаками в море или же катался на яхте,
принадлежавшей кому-нибудь из его знакомых. Он мог целыми днями бездумно плыть по морю,
сидя по-турецки у штурвала и отдавая приказания экипажу.
Он бы с радостью уплыл куда-нибудь далеко, например в Японию, страну, о которой
всегда мечтал. Но кто согласится его сопровождать? Гибер не пожелал доплыть даже до Дакара.
Япония! Ван Гог тоже мечтал посетить страну Утамаро и Хокусая, страну солнца! Солнце и
сразило его в Арле...
В Tocca Лотрек вызывал у местных жителей такое же удивление и ужас, как граф Альфонс
в Альби. Покачивая головой, они с осуждением смотрели на этого гномика, который ковылял
вдоль пляжа, ведя на веревке своего баклана Тома, переваливавшегося с ноги на ногу, как и его
хозяин. Лотрек ловил с Томом в заливе рыбу и всюду таскал его за собой. В кафе он заказывал ему
абсент, утверждая, что "Том любит выпить".
Если Лотрек был не на пляже или не в море, значит, он охотился в дюнах за богомолами,
которые посылал Сырому Мясу (так он прозвал скульптора Карабена). "Ты их сохрани, - писал
он Карабену. - В Париже мы устроим бой богомолов. Это будет иметь бешеный успех!"
Вечерами, переодевшись муэдзином, он поднимался на верхний этаж дома, где жил, и
призывал к молитве "верующих" - Гибера и других друзей, которые отдыхали с ним вместе.
Гибер сопровождал Лотрека в Бордо, когда тот выражал желание "навестить семью",
иными словами, девиц на улице Пессак. В Бордо друзья не ограничивались домами терпимости,
они ходили из бара в бар и пили. Однажды вечером, после такого "обхода", Лотрек с несколькими
друзьями попал в кафе "Бордо" на площади Комеди. Кафе уже закрывалось, и поэтому было
решено допить все начатые бутылки. Пусть дадут остатки коньяка, рома, абсента, вермута,
шартреза - одним словом, все что только есть, неважно что, - и сольют все вместе. Лотрек взбил
коктейль и разлил его по стаканам. Вот и еще один рецепт коктейля! Лотрек тут же окрестил его
"землетрясением". "А? Что? Разве не великолепно!"
"Должен сказать, - признавался потом один из тех, кто пил эту невероятную смесь, - что
в тот вечер мы уже изрядно выпили, и после подобного причастия нам оставалось только лечь
спать" 1.
В Tocca Лотрек принципиально не брал кисть в руки. Отдыхать так отдыхать! Но когда
ему вздумалось "запретить вход в виллу и изолировать ее от соседей", он встал за мольберт и
написал нечто вроде декоративного забора, которым огородил дом. Какова была тема этой
диковинной ограды? 2 Наверное, он поддался соблазну подразнить любопытных и изобразил на
ней что-то не очень пристойное. Но он уверял, что эти холсты "выглядели на пленэре удивительно
эффектно". И он был очень доволен.
А вот жители Tocca не разделяли его восторга. Соседи отворачивались, проходя мимо.
Возмущенная хозяйка пожаловалась местным властям: "Мой жилец, снявший виллу в Шале-де-ла-
Пляж, 207, отгородил дом от прохода, которым пользуются соседи, холстом с намалеванными на
нем рисунками, которые я не решаюсь описать... Недопустимо, чтобы каждый жилец устанавливал
на участке все что ему вздумается... Тем более если холст украшен совершенно неприличными
картинами, от которых должны оберегать своих детей все честные и хорошо воспитанные
родители..."
Эти неприятности, бесспорно, мало волновали Лотрека 3. Но зато он был искренне
огорчен, когда, то ли случайно, то ли желая ему насолить, убили его баклана. Том гулял на
солнышке перед дачей. Какой-то охотник прицелился в него... Не пить больше Тому абсента.
1 Ашиль Астр.
2 Эта живопись не сохранилась.
3 Чем все кончилось - неизвестно.

Лотрек прожил на вилле в Tocca около трех месяцев. В Париж он вернулся лишь осенью.
Незадолго до отъезда, управляя яхтой одного из друзей во время регаты в Аркашонской бухте, он
выиграл заезд.

* * *
Лотрек перешел "на зимние квартиры" и вернулся к обычной своей жизни. Пьянство, дома
терпимости, работа.
Лига борьбы за нравственность развернула широкую деятельность при помощи "красивых
и пристойных" плакатов. Долой фривольность! Только благонамеренные картины! Ну, например:
святая Женевьева, охраняющая невинность маленьких девочек. Некоторые наивно думали, что
Лотрек примет предложение Лиги писать для них плакаты, но это вызвало с его стороны лишь
насмешки. Иные ждали от него "нравственных" плакатов, вроде тех, что предлагал "Рир",
издевавшийся, как и многие другие журналы и газеты, над этой кампанией и поместивший
иллюстрацию к родительскому совету: "Юноши, не возвращайтесь домой слишком поздно!"
Лотрек, шутки ради, побывал на нескольких заседаниях Лиги, затем из озорства пригласил
к себе этих "монахов-проповедников" на роскошный ужин, где было много изысканных блюд,
спиртного, цветов и женщин. Когда же все эти "светские пономари", "пророки в шляпах с
перьями", которые хотят поставить искусство на службу мещанству, наелись и напились, когда
Лотрек увидел, что они уже едва стоят на ногах и несут всякий вздор, стараясь перещеголять друг
друга, он в полном восторге, испытывая чуть ли не "садистское" 1 наслаждение, выпроводил их из
дома. Ах, жизнь, жизнь!
А сам Лотрек, довольный, отправился на улицу Мулен. Настоящее искусство - не для
обывателей.
Работа, дома терпимости, алкоголь. Случалось, и нередко, что он пил чуть ли не до утра, а
затем Детома с Коолюсом, которые теперь ходили за ним по пятам, увозили его совершенно
пьяным домой. Один он не добрался бы.
И все-таки почти беспробудное пьянство не умаляло работоспособности и таланта
Лотрека. Оно только крало у него время. В свои лучшие минуты Лотрек продолжал быть самим
собой, таким же остроумным, веселым выдумщиком, очаровательным шутником. Однажды
поздно вечером, сидя в "Вебере", он услышал, как два завсегдатая спорили, кто из них быстрее
бегает, и вдруг предложил им: "Давайте проверим!" Состязание было организовано тут же, на
Елисейских полях - от обелиска на площади Согласия до Триумфальной арки... Вместе с Тапье и
несколькими любопытными Лотрек сопровождал в открытом фиакре соперников, подбадривая их
карканьем 2.
1 Эпитет заимствован у Жуаяна.
2 Леклерк.

Но он бывал и совершенно невыносимым. Приходя от чего-нибудь в ярость, он становился
багровым, гневно потрясал своей палкой и выкрикивал ругательства. Этот разбушевавшийся
Квазимодо производил тяжелое впечатление, и все же его друзья предпочитали выслушивать
оскорбления, чем видеть, как он, сраженный усталостью и алкоголем, засыпал за столиком кафе. А
теперь это случалось с ним часто. У него был вид человека, которому нечего больше ждать от
жизни. Франсис Журден застал его однажды в таком отвратительном виде в "Ла сури". Вокруг
сновали женщины в мужских костюмах. Унылое зрелище. "Слюна стекала по шнурку пенсне и
капала ему на жилет".
Наутро Лотрек просыпался как ни в чем не бывало. Его друзья еще спали, а он уже
принимался за работу. Его можно было увидеть либо у Стерна, нового издателя его литографий,
склонившимся над камнем, либо на улице Мулен, где он, глядя на спящую девицу, уверенной
рукой набрасывает ее портрет.
Закончив набросок, Лотрек отправлялся к Жуаяну и с сияющим видом будил его,
показывая свою работу: "Взгляните, мсье, вот рисунок мастера, созданный на заре".

* * *
В декабре Лотрек сделал несколько литографий меню. Одно из них, "Меню Крокодила",
отобразило короткую поездку по замкам на Луаре, которую он совершил с Жуаяном, Тапье,
Гибером и еще двумя-тремя товарищами в День поминовения усопших. Они побывали в Блуа,
Амбуазе и Шамборе. Во время этой поездки Лотрек с Жуаяном залезли на одну из башен
Амбуазского замка. Глядя на широкую и спокойную панораму долины Луары, на тихие воды реки
и облачное небо, Жуаян имел "неосторожность" сказать Лотреку, что "в живописи пейзаж все же
играет огромную роль", что Моне соблазнился бы этими серыми приглушенными красками, всеми
оттенками желтого и мягкими голубоватыми тонами. В Лотреке тут же проснулась затаенная
старая обида на природу - природу, которая его "предала", и эта обида неожиданно вылилась в
возмущение всеми художниками, воспевавшими природу. "Существует только фигура! -
раздраженно бросил он в ответ. - Пейзаж? Он играет в картине лишь второстепенную роль!
"Чистые" пейзажисты? Неотесанные дубины! Коро, Милле, Мане, Ренуар и Уистлер - большие
художники именно потому, что писали фигуры. Если бы Моне не перестал писать фигуры, он был
бы великим художником".
В своей литографии "Крокодил" Лотрек весьма своеобразно изобразил историю побега
Марии Медичи, заточенной в Блуа ее сыном Людовиком XIII: Гибер в ночной рубашке, со свечкой
в руке умыкает голую королеву на глазах у Тапье, изображенного чудовищем "в стиле Хокусая",
Жуаяна, превращенного в крокодила, и самого себя, похожего на жабу.
Лотрек работал и над другими литографиями. В июне его "верный попутчик в походах по
домам терпимости" 1 Детома вдруг увидел себя в весьма забавной ситуации - в произведении
своего друга под названием "Разврат". Карандаш Лотрека изобразил также Тапье в виде недавно
появившегося на улицах города странного персонажа в каскетке, в очках, в козлиной шкуре,
управляющего адской фыркающей машиной - автомобилем. Но Тапье на это не реагировал, он
обладал олимпийским спокойствием! Впрочем, он выносил и не это: однажды тиран кузен
заставил его сшить себе сюртук из бильярдного сукна 2.
Лотрек по-прежнему изучал театральную публику, и в январе 1897 года его "бесстрашный
издатель", как он называл Пелле, выпустил одну из лучших его цветных литографий - "Большая
ложа", которой предшествовала картина маслом: две женщины и мужчина сидят в ложе. Одна из
женщин - судя по всему, проститутка с улицы Мулен, вторая - мадам Бразье, для близких -
мадам Арманд, с виду вполне почтенная дама. Мужчина в цилиндре - грузный, с дряблым лицом,
на котором написано равнодушие, - это Том, кучер Ротшильда.
Мадам Арманд купила недавно на улице Пигаль, 75, пивную "Аннетон", которая под ее
руководством стала конкурентной "Ла сури". "В "Ла сури" половина мужчин, фу!" - с
презрением говорила Марсель, она же "Папа", - мать шестерых детей, которая покинула свое
потомство и мужа, избрав иную семью.
Мадам Арманд была слепой на один глаз. Бывшая куртизанка, она возненавидела мужчин
и с высокомерным видом теперь восседала за кассой, всегда немного грустная. Посетительницы,
входя в пивную, шли к ней, целовали ее, получали в ответ приветственный поцелуй и только
потом занимали место за столиком. Лотрек был в "Аннетоне" одним из немногих представителей
вражеского пола, которых Арманд-кривая встречала ласково. Лотрек окрестил ее Гамбеттой, в
честь трибуна, у которого выкололи глаз. Она относилась к нему с материнской нежностью.
Художник написал ее в образе Юноны; и еще - обнаженной, "безжалостно подчеркнув уродство
ее тела" 3.
Но все же Лотрек отдает предпочтение "Ла сури". Весной он перенес туда все свое
имущество. "Посмотрите, как они любят друг друга... Какая техника нежности..." Таде Натансон
утверждал, что они его привлекали только тем, "что любят друг друга так, как мужчины не умеют
их любить". Во всяком случае, так его никогда никто не любил. Давайте же выпьем, жизнь
прекрасна! Смех прерывался пьяной икотой.
Жестокий карандаш Лотрека вгрызается в литографский камень, кисть резкими мазками
покрывает холст и картон. В литографии "Снобизм" художник передает сцену в знаменитом
роскошном ресторане "Ларю", на площади Мадлен. В другой литографии, использовав одно из
скандальных дел того времени - похождения принцессы Караман-Шимей с цыганом, - он
пишет любовников рядом: она - "очаровательная птичка, жемчужина аристократизма", и он -
"с лицом оливкового цвета, почти негр, странный, грустный Риго, похожий на византийского
возницу" 4. Эта цветная литография, напечатанная Пелле, называется "Придворная идиллия". "В
любви, - ехидничал Лотрек, - как и на ярмарке в Нейи... выиграть может самый глупый...
Попытайте счастья... И даже самому уродливому, уверяю вас, оно улыбнется, и любая красотка
разрешит ему все... Да, да, самому уродливому. Попытайте счастья".
1 Клод Роже-Марке.
2 Таде Натансон.
3 Шауб-Кох.
4 Луи Тома.

Лотрек написал также несколько портретов. Его снова потянуло к этому жанру. Но его
портреты совершенно не удовлетворяют модели. Гравер Анри Нок нашел, что художник написал
его "с очевидным недоброжелательством". А в портрете мсье де Лорадура Жуаян увидел главным
образом портрет "цилиндра, бороды и вересковой трубки". Это и впрямь было недалеко от истины
- Лотрек избрал моделью этого Лорадура лишь потому, что тот был обладателем великолепной
рыжей бороды, умел, как никто, носить цилиндр и к тому же показал себя во время одной встречи,
которая восхитила Лотрека, "еще более горластым, чем Брюан". Как-то днем мсье Лорадур и
художник встретили на мосту Коленкур Брюана, и Брюан, указав на господина в цилиндре,
спросил Лотрека, что это "за потешная морда, которую кто-то уже угостил карболовой кислотой".
Острота Брюана не пропала даром - никогда в жизни его еще не ругали так смачно, не обзывали
такими звонкими эпитетами, какими в ответ наградил его Лорадур. Лотрек прыгал от восторга,
наблюдая, как красавец бородач буквально обливает помоями опешившего Брюана.
Лотрек работал все меньше и меньше. В 1897 году он написал всего около пятнадцати
полотен, да и количество литографий тоже намного уменьшилось. Алкоголь, видимо, притуплял
эмоциональность художника, ослаблял его потребность писать, и теперь Лотрек мог подолгу
почти не работать или даже не работать совсем. Друзья иногда пытались соблазнить его темами,
обращали его внимание на "лотрековские темы", вроде какой-нибудь кокетки с птичьим носом
или "обжоры, который вылизывал языком каждую устрицу до того, что раковина становилась
перламутровой" 1. Лотрек смотрел, потом меланхолично замечал: "Слишком прекрасно!.. Лучше
уже не сделаешь!"
Друзья, чтобы оградить Лотрека от пьянства, старались отвлечь его, заставить сменить
обстановку, отдалить от Парижа, от домов терпимости и питейных заведений. Жуаян увез его в
залив Соммы, в Кротуа, и там Лотрек "на лодке, изолированный от мира, хотя бы в течение
нескольких часов, находясь в море, не пил" 2.
1 Таде Натансон.
2 Жуаян.

Детома предложил ему поехать в Голландию, взять напрокат судно и поплавать по
каналам. Лотрек согласился.
Вначале все было хорошо. Друзья отправились в Гарлем полюбоваться полотнами Франса
Гальса. Это останется самым лучшим воспоминанием Лотрека о Голландии. Ему также хотелось
побывать на знаменитом красочном рынке масла в Мидделбурге, на острове Валхерен. Но они
опоздали, и им предстояло ждать почти неделю. "Ничего, - сказал Лотрек, - подождем". В день
базара Детома спустился в каюту, чтобы разбудить друга, но тот неожиданно запротестовал. Что?
Рынок масла? Нет, он не встанет! Самое смешное заключалось в том, что он почти неделю умирал
от скуки в этой дыре в ожидании базара, а сейчас заявил: "Наплевать мне на этот рынок! Пора
сматываться. Снимаемся с якоря!" 1
1 Франсис Журден.

Вскоре Детома с Лотреком покинули Голландию. Художнику надоело путешествовать. Его
раздражало назойливое любопытство голландских крестьян, которые шагу не давали ступить ему
спокойно. На острове Валхерен, когда они прогуливались как-то с Детома, за ними увязалась
группа ребятишек, которые чему-то радовались и смеялись. Их становилось все больше, и Лотрек
в бешенстве попросил Детома "надавать им по шее". Большое Дерево уклонился от этого,
стараясь успокоить друга. Но тщетно. Тот впадал все в большую ярость. Вскоре все разъяснилось:
дети, увидев двух французов, приняли их за артистов цирка, который гастролировал в это время в
тех краях и объявил о номере, где великан выступает в паре с карликом, "как мячик, бросает его в
воздух и на лету ловит за ногу".
Это объяснение пришлось Лотреку не по вкусу. Он больше слышать не хочет о Голландии.
Он ненавидит эту страну! Поехали в Париж!

* * *
Куда девался прежний Лотрек, так великолепно владевший собой, умевший озорно
смеяться, несмотря на щемящую тоску? Конечно, временами и теперь он бывал так же весел и
жизнерадостен, как некогда, но это случалось все реже и реже и проходило все быстрее.
Раздражительность, вспышки гнева, бессмысленные поступки. Эксцентричные выходки,
напоминавшие причуды его отца. Возбужденное состояние, которое объяснялось уже не избытком
жизненных сил, а нарушением душевного равновесия. Тяжелый сон, длящийся то десять минут, то
два часа, который застигал его в любом месте, в любой час. Ярость, грубость, неожиданно
сменявшиеся приветливостью и шаловливостью.
Алкоголь подтачивал силы художника, пожирал их. И не только алкоголь, но наверняка и
болезнь, которой наградила его Рыжая Роза. Ведь последние четыре года он совершенно не
лечился. Его чудесные лучезарные глаза тускнели, он начал полнеть, хотя ел с меньшим
аппетитом.
Друзей Лотрека волновало его состояние. Но что можно поделать? Лотрек с каждым днем
становился все более несговорчивым и трудным. Бурж - он в этом году выпустил свой труд
"Гигиена больного сифилисом" - советовал Лотреку далекие морские путешествия. По его
мнению, длительное пребывание на море "успокаивает, повышает тонус и восстанавливает
здоровье". Почему бы не вернуться к мысли о поездке в Японию?
А пока это обсуждалось, Лотрек в мае снял мастерскую на втором этаже одного из
домиков на авеню Фрошо, в озелененном квартале, поблизости от улицы Дуэ, где жила графиня
Адель. Сам ли Лотрек стал подыскивать себе новую мастерскую и нашел ее, или же его заставили
это сделать для того, чтобы он был поближе к матери и она смогла бы больше уделять ему
внимания и в случае нужды ухаживать за ним? Графине Адели было теперь пятьдесят шесть лет,
и, по словам Поля Леклерка, это была "пожилая дама с красивыми руками, которая каждый день
посещала церковь".
Но, переселившись поближе к улице Дуэ и к своей "бедной святой матери", Лотрек
оказался по соседству с улицей Бреда, с "Ла сури", улицей Пигаль и Аннетоном. Скорее всего,
именно этим и был вызван его переезд.
Как только он обставил и декорировал в стиле "нового искусства" свою мастерскую, он
разослал друзьям и знакомым литографированные приглашения на новоселье, где изобразил себя
в позе укротителя, со шпорами на ногах и хлыстом в руке, стоящего перед коровой с полным
выменем: "Анри де Тулуз-Лотрек будет весьма польщен, если вы прибудете к нему на чашку
молока в субботу 15 мая, около половины четвертого" 1.
Приглашение было написано не без иронии. Правда, на столе в стиле модерн, украшенном
васильками и маргаритками, стояли всевозможные молочные продукты, сыры, серый хлеб, вишни
и клубника - но Лотрек пригласил также и бармена, который угощал гостей крепкими
коктейлями, всякими "maiden-blush" и "corpse revivers" 2.
Кстати, две интересные подробности: во-первых, Лотрек в приглашении неправильно дал
свой адрес, указав номер дома 5, а не 15. Непонятная ошибка. Во-вторых, уезжая с улицы Турлак,
он беспечно бросил там "на усмотрение консьержа" несколько десятков, а точнее, восемьдесят
семь, картин 3. Странное безразличие. А когда кто-то выразил недоумение, Лотрек сказал: "Это не
имеет никакого значения".
1 "Приглашение на чашку молока" часто относили к 1900 г. Однако в статье, появившейся в "Ла ви
паризьен" 22 мая 1897 г. (Жан Адемар первым упомянул о ней), рассказывается об этом приеме и попутно
дается описание литографии, что позволило исправить дату.
2 Буквально: коктейль, "вгоняющий в краску девушек", и коктейль, "оживляющий мертвецов"
(англ.).
3 Эти картины постигла весьма грустная участь. Около тридцати полотен были отданы консьержем
жильцу, который въехал вместо Лотрека, - доктору Бийяру. А остальные консьерж роздал ближайшим
трактирщикам за несколько стаканов вина.
С картинами, которые попали к доктору, расправилась его служанка: сперва она разжигала огонь
подрамниками, затем пошли в ход и холсты - их пустили на тряпки. Уничтожив таким образом два десятка
картин, служанка решила, что остальными можно заткнуть щели в ее домике в Савойе. Что она и сделала.
В конце концов сохранилась только одна картина. Доктор Бийяр почему-то сберег ее. В 1914 г.,
рассказывая эту историю одному журналисту "Л'Эклер", доктор признался, что и последнего полотна он
лишился. "Один мой пациент уговорил меня обменяться с ним, и я отдал ему полотно за чепуховую
картину, которую берегу до сих пор: пусть она напоминает мне о том, как я упустил состояние, которое
было у меня в руках, как я был слеп и глух". И доктор меланхолично добавил: "Один мой Лотрек,
единственно выживший из восьмидесяти семи, которого я обменял на мазню ценой в сорок су, был в
дальнейшем продан за восемь тысяч франков".

Да, живопись не изменила его долю. Когда он посвятил себя такому неблагодарному делу,
как искусство, он думал, что упорный труд поможет ему стать крупным художником и он обманет
свою судьбу, он надеялся, что искусство спасет его. Но разве человек сам может знать, что он
крупный художник? Ведь мы видим себя глазами других. И потом, почему крупный художник
обязательно должен быть счастлив?
Как-то в пятницу вечером Лотрек, Анкетен и еще несколько товарищей по мастерской
Кормона шли ужинать в "Ра-мор" и на улице Дуэ встретили Дега. "Как я рад вас видеть! -
воскликнул Дега, обращаясь к Лотреку. - Я только что от Дюран-Рюэля. Мне показывали ваши
вещи. Это совсем недурно. В них есть лицо, характер, да, да характер, - говорил этот желчный
человек, постукивая ногой по тротуару. - Я вас поздравляю. Я счастлив, что посмотрел ваши
работы. Великолепно! Работайте! У вас чудесный талант..." Высказавшись, этот мизантроп замолк
и удалился. Все молча продолжали путь. Лотрек, пораженный неожиданной похвалой, столь
несвойственной Дега, был взволнован до слез. Пройдя немного, он спросил Анкетена: "Как ты
думаешь, он сказал все это серьезно?" И Анкетен, как всегда, уверенный лишь в своей
гениальности, бросил свысока: "Да неужели ты не видел, что он издевается над тобой!" Один из
друзей возмутился и налетел на Анкетена, но все-таки слова последнего оставили след в душе
Лотрека, и он уже не верил в искренность Дега 1.
1 Рассказано Жанесом.

Может ли живопись что-то изменить? Пишут за неимением лучшего. Лотрек вложил в
искусство свою любовь к жизни, все свое горячее стремление спасти себя. И чего же он добился?
Магические чары искусства потеряли для него свою силу. Зачем творить, зачем трудиться?
В новой мастерской Лотрек взялся за портрет Поля Леклерка. "Подготовочка", -
подмигивая, любил говорить он, принимаясь за какое-нибудь дело, будь то попытка соблазнить
женщину или начало нового холста. Теперь "подготовочка" затягивалась. Леклерку пришлось в
течение четырех или пяти недель приходить в мастерскую и неподвижно сидеть в одном из
плетеных кресел. Лотрек, надвинув на глаза зеленую фетровую шляпу, "чтобы сконцентрировать
свет и избежать теней" 1, садился за мольберт, изучал свою модель, клал на картон три-четыре
мазка, напевая какую-нибудь игривую песенку, откладывал кисть и вставал: "Хватит!.. Погода
слишком хороша!"
И они вместе с Леклерком отправлялись по кафе 2.
Навсегда ли кончилось время плодотворных поисков? Все длительные посещения "Ла
сури" дали Лотреку лишь несколько сюжетов для литографий, среди которых меню, украшенное
изображением бульдога мадам Пальмиры.
Эта собачья морда вызвала у тридцатидвухлетнего Лотрека такой же восторг, как если бы
он был мальчишкой. Да и вообще казалось, будто художник стремится вернуться к своему
прошлому, вспоминает, каким он был когда-то. Он снова взялся за тему публичных домов, сделал
на литографском камне портрет венки Элизы, обитательницы дома на улице Мулен. В этой
литографии он достиг небывалой легкости. Вспомнил он и о "Мулен Руж", где не бывал уже
много месяцев, и, использовав композицию одной из своих старых картин, изобразил на
литографском камне сцену в этом кабаре.
Впрочем, тоска и воспоминания перенесли Лотрека в еще более ранний период его жизни,
в замок Боск, в сказочный мир детства и юности. Снова, как пятнадцать лет назад, он увлекся
лошадьми и экипажами. Воллар заказал ему цветную литографию для одного из своих "Альбомов
художников-граверов" 3, и Лотрек обратился к теме, с которой начинал своей творческий путь: он
нарисовал "Английский шарабан", поразительно передав движение. Он сделал еще одну
литографию - "Экипаж, запряженный цугом".
"Я напишу таких красавцев скакунов", - сказал когда-то Лотрек отцу. "Да, намалевать их
на бумаге ты можешь", - ответил ему граф Альфонс.
Живопись ничего не заменила. Зачем продолжать игру?
В этот период Лотрек пишет несколько ню - рыжих женщин. Мрачные, желчные,
тяжелые картины. От тел этих женщин "в красных и зеленых прожилках" 4 веет могилой.
1 Поль Леклерк.
2 "Я совершенно точно помню, - пишет Леклерк, - что позировал в общей сложности не более
двух-трех часов".
3 Из воспоминаний Воллара: "Однажды вечером, когда я вернулся домой, прислуга сказала мне:
"Недавно приходил какой-то странный господин, маленький такой. Я ему сказала, что мсье Воллара нет, и
спросила, что передать вам, как его зовут, но он ничего не ответил, взял валявшийся кусочек угля и
нарисовал на обратной стороне картины, которая стояла прислоненная к стене, человечка. Потом ушел". В
то время Боннар работал над декоративным холстом для моей столовой, и вот на обратной стороне одного
из его этюдов Лотрек вместо визитной карточки набросал свой силуэт".
4 Ж. Лассень.

* * *
Часть лета 1897 года Лотрек провел в Вильнёв-сюр-Ионн, у Натансонов. Там он написал
два портрета Мизии - один в домашней кофте, второй - за пианино. Раз по десять в день он
просил Мизию сыграть ему одно и то же произведение: "Афинские руины" Бетховена. "Ах, какая
это прелесть, "Руины"! Еще раз "Руины", Мизия!"
Художник и молодая женщина часто уходили в сад поваляться на траве. Там они играли в
игру, которая в равной мере развлекала обоих: Мизия садилась на землю, прислонившись спиной
к дереву, и читала или делала вид, что читает, а Лотрек, вооружившись кистью, щекотал ей
ступни, на которых, как он утверждал, он видел "воображаемые пейзажи". Эта игра могла
продолжаться много часов.
Сколько женщин так никогда и не узнали, как их любил Лотрек!
Однажды утром Натансоны были разбужены выстрелами, доносившимися из комнаты
Лотрека.
В ужасе они бросились туда.
Лотрек, сидя на корточках на кровати, стрелял в паука, который в противоположном углу
комнаты плел свою паутину.