Виктор Борисов-Мусатов

"Тончайший и нежный горбун"

Борисов-Мусатов, живший в эпоху торжествующей "общественности", художественных революций и всеобщего разброда, словно не слышал ее скрежетов,-он творил свой идеальный мир, проникнутый тихой музыкой.

Реконструировать жизнь художников, живших не так давно, обычно не составляет труда; в руках исследователей находятся многочисленные документы, переписка, мемуары, позволяющие в точности воспроизвести канву художнического "бытия". Более того, подобных свидетельств порой бывает так много, что это даже мешает составить цельный образ "жизни и творчества", потому что как бы уводит в сторону, "замусоривает" его не всегда существенными подробностями. Требуется производить жесткий отбор, отделять "зерна" от "плевел".

Не то с Борисовым-Мусатовым. Вся его биография укладывается в несколько строчек; его жизнь настолько интимно, полностью сливается с искусством, "творчеством", что собственно жизнью быть перестает. Борисов-Мусатов был близок к символизму, мечтавшему строить жизнь по законам искусства, но вряд ли мы тут имеем дело с символистским жизнестроительством. Художник ничего не "строил", он именно "жил", но так случилось, что, по большому счету, ничего от этой жизни, кроме искусства, нам и не осталось.

Тем не менее, есть несколько вех, которые нужно обозначить.

Виктор Борисов-Мусатов родился 2 апреля (14 апреля - по новому стилю) 1870 года в Саратове. Его отец, Эльпидифор Борисович Мусатов, служил на железной дороге. В трехлетнем возрасте с будущим живописцем случилась беда, сделавшая его на всю жизнь горбуном, - он неудачно упал и повредил позвоночник.

Рисовал он лет с шести. Родители с пониманием отнеслись к увлечению сына. "Около Саратова, - вспоминал художник впоследствии, - на Волге есть остров. Этот остров называется Зеленым. В детстве он был для меня чуть ли не "Таинственный остров". Я знал только один ближайший его берег. Он был пустынен, и я любил его за это. Там никто не мешал мне делать первые робкие опыты с палитрой". Пустынным был не только берег, довольно "пустынной" - несмотря на отмечаемую всеми мемуаристами живость и общительность - была, похоже, и жизнь мальчика-инвалида. Точнее, "мечтательной". Такая мечтательность бывает плодотворной - она помогает сначала внимательно взглянуть внутрь себя, а потом - не менее внимательно - на окружающий мир. Взглянуть и обнаружить в нем то, чего никто не замечал. Истоки будущих "грез" Борисова-Мусатова нужно искать в его детстве. Равно как и любовь к голубому и зеленому.

Одиннадцатилетним подростком он поступил в Саратовское реальное училище. Там ему повезло с учителями рисования - особенно с недавним выпускником петербургской Академии В. Коноваловым, который сразу же заметил необыкновенные способности Мусатова и подвигнул его к серьезным занятиям живописью. Именно в домашней студии Коновалова юный художник познакомился с современным изобразительным искусством и получил первые по-настоящему профессиональные уроки. В самом реальном училище Мусатов долго не задержался; уже в 1884 году он покинул его. Следующие его шесть лет саратовской жизни внешне достаточно однообразны, но при этом полны важной внутренней работы самоопределения.

В 1890 году молодой человек отправился в Москву, где поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ). Надо отметить, что Мусатов, вдоволь "на путешествовавшийся" по учебным заведениям, так и не получил систематического художественного образования. Но иногда случается, что это идет на пользу "растущему" таланту. Уже через год, в 1891 году, мы застаем его в Петербурге, в Академии, которую он посещает в качестве вольнослушателя. Этим годом датируется появление двойной фамилии - "Борисов-Мусатов", - под которой он поступил в Академию, дабы избавиться от путаницы. Дело в том, что в МУЖВЗ его называли то Мусатовым, то Борисовым (по отчеству отца - "Борисов сын"). Одновременно Борисов-Мусатов посещал мастерскую П. Чистякова - легендарного профессора, "вырастившего" цвет тогдашней русской живописи (В. Васнецов, Поленов, Репин, Врубель, Суриков и др.).

Но и в Петербурге Борисову-Мусатову не "пожилось". После перенесенной в 1893 году хирургической операции врачи сочли местный климат для него губительным, и он вернулся в МУЖВЗ. Учился у В. Поленова. Правда, недолго. В 1895 году Борисов-Мусатов, съездив летом в Крым и на Кавказ, отправился в Париж. Это было рубежное событие. Следующие три года - с летними перерывами, когда он возвращался в родной Саратов, - художник провел в мировой "столице живописи", занимаясь в мастерской замечательного педагога Ф. Кормона, изучая работы старых мастеров в парижских музеях и жадно впитывая идеи нового искусства. Это были годы становления мусатовского стиля, позже прославившего его.

На летних "вакациях" 1896 года Борисов-Мусатов познакомился в Саратове с П. Кузнецовым, П. Уткиным, А. Матвеевым, К. Петровым-Водкиным, с именами которых впоследствии искусствоведы связали так называемую "саратовскую школу" живописи.

Перенеся еще одну операцию, Борисов-Мусатов в 1898 году вернулся в Россию и поселился в Саратове. С этого времени он становится художником одной темы - условно говоря, темы "кринолинов и париков". Его картины, звучащие эхом XVIII века, нашли своих первых ценителей. Художник, вступив в 1899 году в Московское товарищество художников (МТХ) и быстро заняв в нем лидерские позиции, активно участвовал в художественной жизни. Отдаленность Саратова мешала ему - и в 1903 году Борисов-Мусатов перебрался поближе к Москве, в Подольск. К моменту переезда он уже обзавелся семьей, весной 1903 года женившись на художнице Е. Александровой. В этом же году он вступил в Союз русских художников.

Его известность росла - в 1902 году его "Гобелен" получил поощрительную премию на IX выставке МТХ, а "Водоем", показанный в 1903 году на X выставке МТХ, был единодушно признан выдающимся достижением мастера. Близко сошелся живописец с семейством Станюковичей, особенно с Н. Ю. Станюкович, которая стала, наряду с сестрой, Е. Мусатовой, и женой, его постоянной моделью.

Особенно привечали Борисова-Мусатова "мирискусники", сочтя абсолютно "своим"; интенсивно он общался и с литераторами-символистами. Большинство мемуарных свидетельств о художнике относятся именно к этому периоду его жизни. "Он был трогателен, мил и сердечен", - вспоминал близко друживший с Борисовым-Мусатовым И. Грабарь. "Был он болезненный, маленький, горбатенький человек с острой бородкой, - писал М. Добужинский, - очень изысканно одевался и носил золотой браслет". "Тончайшим и нежным горбуном" назвал Борисова-Мусатова Андрей Белый, но в этом определении, кажется, уже текут токи, исходящие от мусатовских полотен.

На горизонте замаячило и международное признание: в 1904 году с успехом прошла персональная выставка художника в Германии (Гамбург, Мюнхен, Дрезден, Берлин) , а в 1905 году он показал свои картины в парижском Салоне, после чего его приняли во французское Общество изящных искусств.

Между тем жил Борисов-Мусатов со своей семьей (на исходе 1904 года у него родилась дочь) довольно скудно: дохода ему его картины практически не приносили. В марте 1905 года он вновь переехал - на этот раз в Тарусу, поселившись на даче профессора И. Цветаева, отца великой поэтессы. Последние месяцы жизни были ознаменованы всплеском творческой активности. Вокруг все трещало по швам, Россия терпела фиаско в войне с Японией, набирала силу первая русская революция, все громче говорили о конституции, но художник жил в ином мире. "Сижу в Тарусе, - писал он А. Бенуа. - В глуши. На пустынном берегу Оки. Живу в мире грез и фантазий среди березовых рощ, задремавших в глубоком сне осенних туманов. Я создал свою жизнь. Как-то странно - такая тишина среди всеобщего смятения". Потрясенный смертью Н. Станюкович, он писал "Реквием".

"Реквием" остался неоконченным. Ранним утром 26 октября (8 ноября - по новому стилю) 1905 года Борисов-Мусатов умер. Его похоронили на высоком берегу Оки.

К списку работ

Продолжение