Сальвадор Дали

Воскресное музыкальное сопровождение, однако, не ограничивалось одними вальсами. С XIX века, благодаря музыканту и композитору Пепу Вентуре, создателю современной сарданы, город стал главным центром исполнения этого "федерального танца". Устав от завываний и рева ветра, ампурданские оркестры ("коблас") противопоставили ему нежный пронизывающий голос теноры (духовой инструмент рода гобоя). По праздникам сарданы составляли неизменное занятие для принарядившихся крестьян и горожан. Иногда их играл военный оркестр "Сан-Кинтин',' которым дирижировал сержант Льовет. Весной 1925 года, когда в семействе Дали гостил Федерико Гарсия Лорка, оркестр исполнил целый концерт сардан в ознаменование вечной дружбы с поэтом.

Музыка, шум и гам также сопровождали первый день мая, в который жители Фигераса устраивали ярмарку и праздник Святого Креста, вносившие разнообразие в привычную повседневность. Со всего района в город стекались толпы людей. Кафетерии и пансионы были переполнены, в театрах выступали лучшие артисты. Нескончаемый поток скота и повозок следовал на Ослиный рынок, а фруктовые базары с их симфонией запахов и звенящих красок заполоняли все площади. Ярмарочные лоточники располагали свои лотки и ларьки там, где сейчас находится площадь Пласа де ла Пальмера, и оттуда разносился сладкий аромат жареного хвороста. Изредка, поверх несмолкаемого рокота аттракционов, раздавались зазывные крики взобравшихся на столы усатых торговцев, расхваливавших целебные свойства притирок из африканской змеи.

Эта впечатляющая панорама безусловно соблазняла Дали. Он считал, что ярмарки придавали улицам налет "эллинизма". Неудивительно, что эти многолюдные празднества подстегивали творческое воображение молодого художника. Он рисовал плакаты, устраивал выставки и запечатлевал наполненные ликованием дни в веселых, дерзких и несколько наивных картинах. Его взгляд улавливал бурное волнение вокруг шатра цирка, народные гулянья в пригороде среди агав и взлетающих к облакам воздушных шаров, ночные вспышки волшебных фейерверков.

С ярмаркой или без нее, несомненным сосредоточием общественной жизни Фигераса был Центральный бульвар Рамбла, обрамленный рядами платановых деревьев. Этот прямой променад, замыкаемый двумя маленькими площадями и опоясанный чередой кафе, ресторанов и книжных магазинчиков, особенно располагал к умственной деятельности. Подтверждает это обстоятельство то, что именно здесь, за одним из столиков кафе "Эмпориум", подкрепляясь коктейлем с джином, Дали написал сценарий "Андалузского пса".

Огромное количество людей, которое сегодня трудно себе представить, шествовало по бульвару в одну и в другую стороны. Эти прогулки подчинялись строгому расписанию и нормам поведения для каждого социального класса. Жауме Миравитлес в книге "О тех, кого еще я знал" вспоминает об этом так: "В переходные времена, когда на Рамбле встречались два или несколько классов, между ними добровольно происходило настолько четкое географическое деление, что это походило на Парламент нынешних демократических государств: правая, центральная и левая стороны имели точные территориальные границы. Если кто-то появлялся на Рамбле в "не свое" время или переступал границы своей территории, то попадал в такой же незнакомый для себя мир, как Луна или Венера". Среди собиравшегося на бульваре народа были и свои популярные персонажи: цыганята-чистильщики ботинок, Мансьяна - старая торговка каштанами, башмачник из Ордиса, управлявший капризами трамонтаны с помощью удочки, бродячие музыканты Поль и Пуса (Вошь и Блоха), которым в порыве ностальгических воспоминаний художник воздал честь в своем Театре-Музее.

Людское движение на Рамбле продолжалось целый день, не стихая, даже когда над верхушками платанов показывалась луна. Во времена Первой мировой войны здесь нередко вели затягивавшиеся до самого утра дискуссии местные сторонники Франции во главе с общественным деятелем Габриэлем Аломаром. Их споры производили столько шума, что соседи высовывались из окон в ночных сорочках, умоляя их замолчать.

После беспощадной реконструкции, осуществленной в 1918 году под началом архитектора Рикарда Жиральта Казадезуса, Рамбла стала более элегантной. Со стороны верхней площади бульвар освободили от целого квартала, удлинили с обоих концов и добавили мощеные тротуары, лестницы, цветочные клумбы и фонари. В завершение реконструкции был установлен памятник любимому сыну города, изобретателю Нарсису Монтурьолю, великолепной работы скульптора Энрика Казановаса.

Другой отличительной деталью бульвара были большие круглые часы на фасаде часовой мастерской "Солер','ныне не сохранившейся. Было бы излишней смелостью утверждать, что именно этот огромный циферблат, загоравшийся по вечерам, стал прообразом знаменитых мягких часов. Но в своих юношеских дневниках 1920 года художник упоминал, как он читал на Рамбле, пока "часовые стрелки лениво отмечали ход времени'.' На самом деле мягкие часы это не что иное, как часы, которые зевают, потягиваются и опять обмякают, устав от нудного течения времени.

Отвлекаясь от курьезных деталей, стоит обратить внимание на то, что Дали читал не дома, что можно рассматривать как указание на существовавший в тот момент культурный подъем. В Фигерасе 1918 года закладывался первый камень будущей Публичной библиотеки, активно действовали различные ассоциации, а также имелись престижные учебные заведения. Ведущим из них был Институт, открытый в 1839 году, среди преподавателей которого фигурировали писатель Габриэль Аломар и художник Хуан Нуньес. Последний оказал большое влияние на Дали. Но и не только на него: у Нуньеса учились многие поколения талантливых художников. Семена, выхоженные Нуньесом, ныне экспонируются в залах Ампурданского музея, посещение которого убедительно доказывает то, что на небосклоне искусства Дали не мелькнул одинокой кометой, а его окружало целое созвездие художников.

Рыбацкий городок


Сальвадор Дали-и-Кузи, нотариус, родился в Кадакесе в 1872 году. Любовь к миру белых домиков у самой кромки воды, словно генетическую информацию, записанную в ДНК, он передал своему сыну. Для будущего художника было настоящим счастьем бродить по лабиринту мощеных камнем улочек, петляющих вверх и вниз под громадой церкви Святой Марии. Добавьте свинцовое море и садики с цветущим миндалем и яркими апельсиновыми деревьями, и пейзаж возникнет целиком. "Он вечен и вечно нов - вот секрет его совершенства','писал Федерико. Гарсия Лорка.

Пейзажное совершенство, несомненно, было обусловлено исторической изолированностью места, оставшегося в стороне от общего развития района за преградой гор Родеса. Самая высокая точка этой горной цепи -массивная возвышенность Пени, достигающая 613 метров. По другую сторону этой природной стены, за которой каждый вечер скрывалось солнце, жители Кадакеса хранили свои привычки, говорили на своем варианте каталонского языка и не особенно считали себя ампурданцами. Самобытность этого микрокосма начала разрушаться после того, как в 1908 году через перевал Перафита была проложена дорога, соединившая городок с равниной. Однако, несмотря на новое дорожное сообщение, поездка из Кадакеса в Фигерас продолжала оставаться настоящей одиссеей: путешествие на двуколке занимало пять-шесть часов, и на крутых подъемах пассажирам нередко приходилось сходить на землю, чтобы облегчить мулам ношу.

До постройки дороги жители Кадакеса выживали благодаря своему торговому флоту. Они издавна устремлялись в морскую даль. Их суда ходили в Геную, Чивитавеккью, Неаполь, на Кубу. Целые поколения шкиперов и матросов прекрасно знали Африку и движение: поставив паруса, подходили швартоваться лоцманские боты, шхуны, бриги, нагруженные одеждой, керамикой, солью и древесиной для бочек, в которых потом вывозили вино и соленую рыбу.

Рыболовство было главным источником ежедневного заработка. В безлунные ночи выходили в открытое море баркасы с зажженными факелами и по утру возвращались, если удача сопутствовала, полные сардин, анчоусов, макрели и ставриды. Часть улова засаливалась на местной консервной фабрике, а остальное отправлялось дальше по морю на рыбный рынок в Розес. Морские глубины таили не только пропитание, но и другие сокровища - коралловые рифы, скрытые в скалистом ложе залива. Добывать их умела только семья Контос: выходцы из Греции рисковали своей жизнью при каждом погружении на сорок морских саженей в поисках красного золота.

Назад

К списку картин

Продолжение