Кипренский

"Любимец моды легкокрылой"

Жизнь Кипренского напоминает перевернутую параболу: сначала - быстрый взлет, громкий успех, признание, потом - охлаждение публики, слухи о его непристойном поведении, безденежье и, как последний грустный аккорд, смерть на чужбине.

     Биография Ореста Кипренского полна белых пятен. Одно из них открывает жизнь художника. 13 марта (24 марта по новому стилю) 1782 года его родила дворовая девушка отставного бригадира Алексея Степановича Дьяконова. Случилось это на принадлежавшей бригадиру мызе Нежинской, близ Копорья Санкт-Петербургской губернии. По рождении ребенка ему и его матери была дарована вольная, но отца, между тем, маленький Орест (необычное имя для крестьянского отпрыска, не правда ли?) обрел лишь год спустя - им стал дворовой человек Адам Карлович Швальбе.

     Впрочем, документально "законнорожденность" Ореста подтвердили лишь спустя 6 лет, когда Дьяконов повез мальчика в Воспитательное училище при петербургской Академии художеств. При этом помещик сочинил заявление, подписанное А. Швальбе, который удостоверял, что Орест является его родным сыном. К заявлению приложили свидетельство копорского священника, где была указана фиктивная дата рождения Ореста - 13 марта 1783 года. В этих документах впервые появилась и фамилия "Кипрейский" (позже модернизированная в "Кипренский"), будто бы выбранная крохой по собственному желанию. Почти нет сомнений, что истинным отцом Кипренского был бригадир Дьяконов, - вполне обыкновенная история по тем временам.

     Об учебе Кипренского в Академии - за исключением нескольких последних лет - практически ничего неизвестно. В 1797 году, когда настала пора "специализации", юношу определили в живописцы, в класс исторической живописи. Туда шли лучшие. Первое его сохранившееся произведение датируется 1799 годом - это рисунок "Поклонение пастухов", выполненный итальянским карандашом, пером и маслом в типичной академической стилистике. К 1799 году относится и полуанекдотический эпизод, зафиксированный мемуаристами. В марте, на вахтпараде, Кипренский бросился на колени перед императором Павлом с просьбой отпустить его в армию. Дело кончилось кратковременным арестом и академическим выговором. Предполагают, что на этот поступок Ореста толкнула или несчастная любовь, или очарованность примером Наполеона. Как бы то ни было, сам поступок открывает нам две вещи: во-первых, душевную неуспокоенность юноши (недаром в Академии его называли "безрассудным Орестом"), а во-вторых, то, что ощущения неотменимости творческой судьбы у него тогда еще не возникло.

     Тем не менее, в 1803 году Кипренский выполнил программу на Большую золотую медаль, обеспечивавшую заграничное пенсионерство, - и потерпел неудачу. Его, как особо одаренного художника, оставили еще на три года при Академии, и в 1805 году вожделенная Большая золотая медаль была получена - за картину "Дмитрий Донской на Куликовом поле", написанную в духе правоверного классицизма. Заграничная командировка по неизвестным причинам была отсрочена - самого же Кипренского еще на три года оставили при Академии. Теперь у него была своя мастерская, первые заказы, появились деньги. Художник увлекся жанром портрета - сначала писал безвозмездно друзей и знакомых, потом - тех, кто был готов заплатить за работу.

     В России шли Александровские реформы, у руля власти встали новые люди, в воздухе пахло свободой. Кипренский стал своим человеком в доме президента Академии А. С. Строганова, которого называли "Периклом Древней Греции для русского искусства". В его творчестве отчетливо зазвучали романтические ноты - едва ли не раньше, чем у европейских "отцов" живописного романтизма - того же Теодора Жерико. Впрочем, сами идеи давно носились в воздухе, искусство явно устало от засушенного академизма.

     Известность художника росла. В 1809 году его на месяц командировали вместе со скульптором И. Мартосом в Москву - для работы над памятником Минину и Пожарскому. Месяц растянулся на три года, проведенные в Москве и Твери (в Твери он выполнял заказы обитавшего там "малого двора" великой княгини Екатерины Павловны). Благодаря протекции знаменитого Ф. Ростопчина, Кипренскому и здесь удалось устроиться весьма комфортно в смысле заказов и материального благополучия. Именно в Москве он свел близкое знакомство со многими ведущими литераторами - Карамзиным, Батюшковым, Вяземским, Жуковским, - принявшими художника за "своего". Гнедич называл его "российским Рубенсом", Батюшков - "вандиковым (то есть Ван Дейковым) учеником и любимым живописцем нашей публики". Пушкинская, более поздняя, поэтическая версия - "любимец моды легкокрылой".

     1 сентября 1812 года, в разгар войны с Наполеоном, Кипренского избрали академиком живописи. Военные годы ознаменовались серией великолепных портретных рисунков, изображающих отправившихся на войну знакомых художника.

     Наконец, звездный час настал - в 1816 году Кипренский отправился в Италию. Уже в 1819 году ему первому среди русских живописцев галерея Уффици заказала его автопортрет - это было зримым признанием заслуг мастера. Работал он без устали - в основном в портретном жанре. Много помогал младшим соотечественникам, пенсионерам Академии. Тогда, в частности, возникла его дружба с прибывшим в 1818 году в Италию пейзажистом Сильвестром Щедриным (1791-1830). Биограф Кипренского писал: "С карманами, набитыми кренделями и сухарями, которыми он имел обыкновение кормить голодных римских собак, Кипренский являлся на чердак какого-нибудь неизвестного художника и, заметив в нем признаки таланта, помогал и словом и делом".

     Императрица благоволила нашему герою, дважды позволив продлить командировку. В 1819 году началась романтическая история, протянувшаяся до самой смерти Кипренского. Моделью для молоденькой вакханки в новой картине художника "Анакреонова гробница" стала восьмилетняя девочка Мариучча Фалькуччи. Кипренский в ней души не чаял, а узнав, что ее мать ведет непристойную жизнь, приютил у себя - выплачивая ежемесячное пособие матери, аппетиты которой, между тем, все росли. Когда в 1820 году ему было предписано возвратиться в Россию (через Францию), он не сразу выполнил это предписание, пытаясь устроить Мариуччу в закрытое заведение, местоположение которого было бы неизвестно ее матери. В конце концов, после нескольких ходатайств, папские власти выполнили просьбу Кипренского, но местонахождение монастырского приюта, куда поместили девочку, скрыли и от художника.

     В России Кипренского приняли холодно - и за опоздание, и вследствие слухов, докатившихся до Петербурга о его порочной связи с девочкой и о натурщице, будто бы убитой художником (на самом деле это сделал его слуга). Кипренский был в отчаянии - дополнительные страдания ему приносил провал его лучших картин в парижском Салоне, где он показал их, задержавшись во французской столице на 16 месяцев по пути домой.

     Впрочем, постепенно, после нескольких выставок, восторженно принятых критикой, ситуация выправилась - он снова писал многочисленные портреты, получив заказ и на большой портрет императрицы; двери великосветских домов вновь распахнулись перед ним. Но художнику не давала покоя мысль о возвращении в Италию, о поисках Мариуччи. В 1828 году он оставил пределы России. В начале 1829 года Кипренский все-таки отыскал следы Мариуччи и, встретившись с нею в приюте, договорился о браке. Следующие годы мастер посвятил тому, чтобы выправить свое финансовое положение. Он переезжал из одного итальянского города в другой, писал портреты, сочинял прошения в Петербург, безуспешно прося у царя в долг деньги - под залог своих лучших картин.

     В июне 1836 года художник принял католичество, а в июле женился на Мариучче. Спустя три месяца, 12 октября (24 октября по новому стилю) 1836 года Кипренский умер от воспаления легких, оставив беременную жену вдовой. Художника похоронили в римской церкви Сант'Андреа делле Фратте. Позже Мариучча родила его дочь Клотильду, а через несколько лет вновь вышла замуж - далее следы вдовы и дочери художника теряются.

К списку работ

Продолжение