Валентин Серов

"Отрадная" живопись

Творчество Серова зеркально отразило эволюцию русской живописи рубежа веков: от реализма 1880-х годов, через довольно случайные искания 1890-х, к сознательному модернизму начала XX века.

Кто-то очень точно сказал об "эпохе" Серова: "Путь русской живописи за четверть века - это путь от "Девочки с персиками" до портрета Иды Рубинштейн". Так, особенно не задаваясь сверхзадачами, как бы исподволь, почти случайно Серов стал символом важнейшего периода в истории русского изобразительного искусства.

Серову было с чего начинать, природа отпустила ему многое. Профессор П. Чистяков, у которого юный Серов учился в Академии, никогда не отличался нежным отношением к своим ученикам, прославившись умением ставить их в глупое положение и показывать им их полную художественную беспомощность. Но даже он признавался, что не встречал до Серова юноши с такой мерой всестороннего художественного постижения, какое было даровано ему практически от рождения: "и рисунок, и колорит, и светотень, и характерность, и чувство цельности - все было у него, и было в превосходной степени".

Если говорить об ученичестве Серова, то его можно условно разделить на три этапа.

Первый этап - учеба у Репина. Она была довольно незамысловата - Репин "ставил" подростку натюрморты, разрешал работать рядом с собой, заставлял копировать картины современников - в том числе и свои собственные. Ранние этюды Серова, созданные рядом с Репиным, удивительно (в чем, впрочем, нет ничего удивительного) напоминают по стилистике работы учителя. Но чуть опека ослабевала, и Серов начинал писать как бы в пику Репину, давая волю собственному воображению. Репин, при всем понимании ценности серовского дарования, часто его критиковал - даже и тогда, когда Серов давно "вырос" в большого художника. Было в этом что-то от неизжитого наставничества, но что-то - и от элементарной человеческой обиды, рождающейся в ответ на "пренебрежение".

Второй этап - Академия, класс Чистякова. У Чистякова, в отличие от Репина, была своя "система" - самым ярким порождением этой системы стал Врубель, развивший и модернизировавший чистяковские принципы "лепки" формы посредством выявления планов. Внимательное отношение Серова к урокам Чистякова очевидно - во время академической учебы он расстается с широким репинским мазком, в его работах появляется характерная мозаичность и яркость красок.

Наконец, последний этап - учеба у старых мастеров, которыми он очаровался в своей заграничной поездке 1885 года и которых тогда увлеченно копировал, пытаясь увидеть мир их глазами. Такие опыты всматривания в мир через призму "чужого" взгляда для художников бывают необычайно полезны; главное - найти достойную призму.

Указанная последовательность вовсе не означает того, что каждый новый этап был тотальным отрицанием предшествовавшего. Нет, в сложившейся художественной системе Серова все эти уроки слились в, если можно так выразиться, плодотворной химической реакции, результатом которой стало рождение нового художественного "вещества" - "фирменного" серовского творчества.

В этом смысле показательна уже цитировавшаяся нами фраза художника, относящаяся к истории создания знаменитой "Девочки с персиками": "Думал о Репине, о Чистякове, о стариках..." Три источника его художественного стиля в этой фразе четко обозначены.

Наверное, стоит упомянуть о еще двух влияниях - впрочем, общих, для тогдашних молодых живописцев. Одно из них - Ж. Бастьен-Лепаж (1848-1884), которого Серов даже специально ездил смотреть в Париж. Быть может, именно через этого художника он опосредованно воспринял некоторые принципы импрессионистической живописи - "лицом к лицу" он с ней в молодости не встречался. Еще одно пережитое влияние - шведский живописец А. Цорн (1860-1920) с его "швыряньем красок" на холст, с его широкой и несколько условной манерой. Все это было творчески усвоено и переработано Серовым. Вообще, знание ремесла художник считал важнейшим условием успешной художественной деятельности. Он повторял то и дело: "Надо знать ремесло, рукомесло, тогда с пути не собьешься".

Отталкиваясь от мрачной серьезности своего времени, не умевшего улыбаться (а разве что саркастически ухмыляться - вспомним хотя бы Щедрина), Серов захотел легкости и радости. В 1887 году, накануне рождения "Девочки с персиками", он писал из Италии своей невесте, Ольге Федоровне Трубниковой: "Я хочу таким быть - беззаботным, в нынешнем веке пишут все тяжелое, ничего отрадного. Я хочу, хочу отрадного, и буду писать только отрадное". Вскоре в лице К. Коровина он нашел единомышленника, тоже мечтавшего об "отрадном". Если принято каждого художника связывать с направлением, то это и было серовским направлением. Хотя, по большому счету, в "направления" Серова не затолкаешь, он не умещается в них. Он одновременно был и передвижником, и "мирискусником", и никого это не удивляло, потому что все понимали, что истинный дух "гуляет, где хочет". А подлинность Серова ни у кого не вызывала сомнений.

Он сильно менялся, но всякий раз это было мотивированная эволюция. При этом важнейшая мотивировка движения для Серова - вечная неудовлетворенность. Недовольство собой - серовское проклятие, но и серовское счастье, ибо без него он никогда бы не был великим художником. Его работа над портретами ("Портрет Портретыч" - ласково называл этот жанр Серов), растягивавшаяся на десятки сеансов, была притчей во языцех, он и сам в письмах нередко иронизирует над своей "медлительностью". Поленов изумлялся, как Серов умудряется не засушивать своих работ при столь мучительном писании. А они, эти работы, между тем, удивительным образом выглядели совершенно "спонтанными".

Серов в конце жизни сильно тяготился масляной живописью с ее лоском и ограниченным набором приемов, экспериментировал с различными материалами - гипсовыми холстами, матовыми красками, составами, призванными уничтожить эффект "масляности". Он вообще боялся писать правильно, боялся быть, по репинской формуле, "виртуозом кисти". "Просто из сил выбьешься, - признавался Серов, - пока вдруг как-то само не уладится; что-то надо подчеркнуть, что-то выбросить, не договорить, а где-то ошибиться, - без ошибки такая пакость, что глядеть тошно".

Художник писал: "Меня ужасно интересует нечто, глубоко запрятанное в человеке". И это "нечто" он всю жизнь искал, открывал, показывал, закладывая тем самым фундамент нового реализма. "Серов был реалистом в лучшем значении этого слова, - отчеканил формулу В. Брюсов, горестно откликаясь на смерть художника. - Он видел безошибочно тайную правду жизни, и то, что он писал, выявляло самую сущность явлений, которую другие глаза увидеть не умеют".

Назад

К списку картин