Сальвадор Дали

Любимый ученик Хуана Нуньеса
Представляется неоспоримым, что сама судьба предназначила Дали посвятить себя изобразительному искусству. С ранних лет его обуревала страсть к рисованию. Уже в шестилетнем возрасте он рисовал гусей и уток прямо на столе, царапая дерево вилкой или ложкой. В 1916 году Пепито Пичот, раженный успехами подростка, посоветовал его ТЧУ найти сыну учителя рисования. Осенью того года Дали поступил в Муниципальную школу рисунка, которой заведовал андалузец Хуан Нуньес Фернандес. Нуньес, прекрасный гравер с хорошим академическим образованием, также преподавал рисование старшеклассникам средней школы Фигераса, в которой позднее пришлось учиться Дали. Таким образом, в течение шести лет Нуньес был наставником Дали в обеих школах.

Школа рисунка, находившаяся на улице Тинтс (сейчас дом №20), была оазисом свободы, вознаграждавшим Дали за страдания по другим предметам, которые давались ему не так легко (например, математике и прочим "глупостям"). Ана Мария Дали вспоминает об увлеченности брата: "Он никогда не пропускал занятий. Однажды он -единственный из класса- пришел на занятия, хотя дождь лил как из ведра. Увидав его, сеньор Нуньес риторически вопросил: - А если потоп случится, тоже придешь?".

На уроках Нуньеса ученикам часто приходилось срисовывать гипсовые скульптуры (яростного гладиатора, гибнущего Лаокоона) под аккомпанемент нескончаемых сонат местного скрипача. В школе Сальвадор свел знакомство с Рамоном Речем и Марья Бачем, которые впоследствии тоже стали художниками. Там же познакомился он и с Карме Рожет, ставшей предметом его первого любовного увлечения. Конечно же, не обходилось и без дурачеств. Когда товарищи хотели пошутить над Дали, они приносили в класс кузнечиков. При виде прыгающих насекомых Дали начинал дико вопить. Эти существа, внушавшие ему ужас, впоследствии заняли свое место в иконографии художника на таких картинах, как "Великий Мастурбатор" (1929).

Нуньес считался требовательным преподавателем. Его скорый карандаш легко расправлялся с ученическими упражнениями. Однако работы Дали обычно привлекали его внимание и часто вызывали улыбку. Мальчик настолько серьезно относился к занятиям, что в 1917, в конце первого учебного года, был награжден почетным дипломом, врученным ему самим мэром Фигераса, Марья Пужоларом. Воодушевленный успехом сына отец устроил выставку его работ в гостиной собственного дома и в честь этого события созвал гостей отведать морских ежей на крыше-террасе дома.

Для Дали Нуньес был настоящим открытием. "Я уважал его, как никого другого, и всему, чему я научился в жизни, я научился от него", утверждал художник. Вскоре академик раскрыл перед ним двери своего дома, и Сальвадор начал носить свои полотна на суд метра. Зимой 1920 года, осознавая способности юноши, Нуньес посоветовал ему забыть обо всем остальном и посвятить себя живописи. Его вердикт был непреложен: "Как увижу вашего отца, скажу ему, пусть не делает глупостей. К черту учебники!". Заявление учителя вызвало в семье недовольство. Но в конце концов, родители убедились в важности этого шага и уступили, согласившись отправить сына в Мадрид учиться на профессора живописи. Когда Сальвадор узнал, сколько тогда зарабатывал университетский профессор, он воскликнул: "Да это же не больше, чем получает обычный карабинер!". Но он ошибался. Ему был уготован гораздо лучший заработок.

Вечно ищущий взгляд
Честолюбивому юному рисовальщику прачечная вскоре стала тесна. В семнадцать лет в его распоряжение были отданы две просторные комнаты с окнами на улицу Монтурьоль. По словам очевидцев, в мастерской громоздились картоны и полотна с восхитительными изображениями неба, моря и полей. Сюда часто приходила позировать группа цыганят. Время от времени они принимались петь под гитару, устраивая шумный и веселый кавардак.

Если в живописи молодой человек делал значительные успехи, то по другим предметам он шел очень неровно. Он совершил настоящее турне по школам Фигераса: школа Братьев-маристов, ныне уже не существующая, коллеж Эле Фосос (Ла Салье), затем Институт (среднее учебное заведение), От монотонных объяснений учителей он быстро начинал скучать, и это только разжигало его буйную фантазию. На уроках он мгновенно отвлекался и погружался в мечты, даже если условия этому не благоприятствовали. Ни арифметика, ни грамматика не могли противостоять подобному безразличию.

Однажды в классе, в январский полдень 1920 года, в бреду начинающейся лихорадки, Дали открыл существование двойных образов. Они казались ему приведениями, прятавшимися в каждом углу. Их только надо было уметь материализовать: "У меня был жар, горели губы, - писал он.- Лежа на полированной парте, я рассматривал следы отвалившейся штукатурки и трещины на стенах, составляя в уме аллегорические фигуры и образы. В одной из них, под партой, мне виделась танцовщица, в другой, повыше, - римский воин". Именно тогда юноша в бреду увидел накладывающиеся друг на друга образы - оптическую иллюзию, которую он позже неоднократно воссоздавал на своих полотнах в характерной каллиграфической манере.

За пределами школы Дали тоже не терял бдительности: он вытаскивал из кармана блокнот, точил карандашик и с точностью энтомолога фиксировал на листах бумаги типичных городских персонажей. Его одноклассник Марья Бач вспоминал о том, что в Институте Дали часто зарисовывал одного старика на костылях. Кто знает, не у этого ли прохожего калеки Дали позаимствовал символ бессилия, к которому затем стал прибегать сплошь и рядом?

В своих набросках сметливый юноша не ограничивался одной лишь фигурой. Когда приходилось делать эскизы на природе, весь Фигер превращался в уникальную обсерваторию, откуда

Магия предместий
Можно было наблюдать постоянные перемены света время разных атмосферных явлений, неизбежно поддаваясь их очарованию. Достаточно было есть у стен замка Сант-Ферран на Генеральскую скамью и вглядеться в великолепную панораму дапурданской равнины. Остальное было делом природы. Дали провел в этом месте много вечеров в компании Жоана Ксирау и Рамона Реча. Им нравился галлюцинаторный эффект, вызываемый заходящим солнцем. Пока в агавах пели сверчки, трое друзей обменивались впечатлениями о лиловом отсвете заката, облаке неожиданной формы, загоравшихся огнем домах или синей ленте моря. Вдали окрашивались розовым светом горы, а улицы города у их ног полнились поэзией и волшебством. То были улицы искусства. Ларец с сокровищами, раскрывающийся перед тем, кто созерцал их чистым открытым взглядом, распахнув душу, полную надежд.

Зов импрессионизма
Чтобы насладиться незабываемым пейзажем Ампурдана во всем его великолепии, лучше подняться куда-нибудь повыше. Самые красивые виды открываются от подножия замка Монтгри, часовни Богоматери в Горах и замка Святого Сальвадора, расположившегося еще выше неприступного монастыря Святого Петра "одесского. С этих трех точек просматривается вся Цветовая палитра района: темные пахотные земли, теплые песчаные дюны, искрящийся множеством минеральных пород мыс Креус, изящно круглящаяся синева залива Розес с остро выступающими верхушками островов Медее.

Дали открыл для себя импрессионизм в июне 1916 года. Случилось это, пока он гостил в деревенском имении "Моли де ла Торре", в предместье Фигераса на реке Манол. Дом принадлежал оперной певице Марии Гай, родственнице Пичотов. Когда юный Сальвадор впервые приехал сюда на кабриолете, он и не подозревал, что здесь ему суждено испытать неизведанное эстетическое потрясение.

В доме его поджидали картины Рамона Пичота, излучавшие свет, подобно волшебному фонарю. Жизнерадостный бородатый Рамон Пичот был представителем художественной богемы и личным другом Пикассо. Стены столовой, где Дали обычно завтракал, были сплошь завешаны масляными картинами и гравюрами. Спустя много лет в "Тайной жизни" Дали признался: "Завтраки означали для меня введение в импрессионизм. Это была самая впечатляющая школа в моей жизни, первая встреча с революционной и антиакадемической эстетикой".

С коробкой масляных красок в багаже Дали на месяц переехал из Фигераса в дом Пичотов. Хозяева предоставили ему светлое помещение, где хранились мешки с пшеничным зерном и кукурузными початками, которое он мог использовать как мастерскую. Однажды, вспоминает Дали, он взялся рисовать ягоды вишни на старой, снятой с петель двери. Краску он наносил прямо из тюбика. Результат работы пришелся по душе как обитателям имения, так и крестьянам из округи. Один из последних заметил автору, что тот забыл пририсовать к ягодам черенки. Тогда Дали взял пригоршню вишен и начал их есть, прилепляя к картине остававшиеся хвостики. Но на этом он не успокоился и решил добавить в свою картину живых червяков.

Пепито Пичот был настолько поражен увиденным, что пообещал Сальвадору попросить отца нанять ему учителя рисования. На это мальчик ему возразил, заявив, что он художник-импрессионист и ии в каких уроках не нуждается. Если этот разговор на самом деле имел место, то можно считать его эепетицией известной дерзости Дали, когда в 1926 году он отказался отвечать на вопросы экзаменаторов мадридской Школы изящных искусств, объявив их некомпетентными.

Назад

К списку картин

Продолжение